«Когда я приехала в Крик и увидела старую рощу и фермерский дом, сразу почувствовала себя как дома, – написала она спустя несколько лет в книге “Кросс-Крик”. – И в то же время присутствовал какой-то ужас сродни первому признанию в любви, вызванный тем чувством, когда человек срастается с каким-то местом, все равно что с другим человеком, и возникает чувство преданности, желание разделить все радости и горести».

В течение первых нескольких лет она пыталась совместить писательство и фермерские дела. В 1931 году отправила в «Scribner’s Magazine» несколько зарисовок о «гамаке Флориды»[175] и дала себе слово, что, если их не примут, она больше никогда не будет писать. Перкинс прочитал их и по его рекомендации «Scribner’s Magazine» опубликовали их под названием «Cracker Chidlins». В течение нескольких месяцев она написала еще несколько историй, а затем Макс предложил ей заняться более серьезной работой. Той осенью миссис Ролингс жила в глуши и несколько недель провела в доме старушки и ее сына, перевозящего контрабандный алкоголь. Она вернулась с пикантными историями о дикой жизни за пределами цивилизации.

«У меня уже несколько томов записей такого интимного характера, что с ними не справится даже самое богатое воображение», – написала она Перкинсу по возвращении. Ее разум был обмотан тысячами сцен, которые она успела впитать. Сортируя их, она пришла к выводу, что контрабанда алкоголя должна стать ведущей нитью повествования. Позже она написала:

«Эти люди просто аномально беззаконны. Они живут такой естественной и в то же время трудной жизнью и никому не мешают. Цивилизация также не вмешивается в их жизнь, если не считать закупок восхитительного кукурузного ликера и сезона охоты, которая изредка опасно затрагивала эти места. Почти все, что они делали, было незаконным, но в то же время необходимым для поддержания жизни в таком месте. Старые участки были отданы на откуп и уже не принесут хорошего урожая. Большая часть лесоматериалов также ушла. Ловушки приносят очень мало добычи. Они “гонят” выпивку, потому что это единственный бизнес, который, они знают, пользуется спросом в деревне и который они не хотят бросать».

В следующем году Марджори Ролингс уже представила своему издателю рукопись романа о «жизни-как-онаесть», названного «Южная Луна в надире». Заголовок представлял собой местное выражение для времени года, когда людям кажется, что луна «уплыла» под землю.

«Сердце Марджори было таким же огромным, как Великая Глушь, о которой она пишет, – сказала Марсия Девенпорт в книге “Слишком сильная для фантазий”. – В ней были невероятно мощные американские корни, я никогда не питала таких чувств к какой-то определенной земле, на какие была способна она. Марджори любила громко смеяться, испытывала страстную нежность к животным, была безгранично гостеприимна, обожала готовить, пить и есть».

Максу было очень легко в ее обществе, и он очень любил ее насыщенные, категоричные письма, написанные от руки. Как и Хемингуэй, миссис Ролингс приправляла свой текст крепкими словечками. Она сказала Перкинсу, что ее муж прочитал рукопись «Южная луна в надире» и предложил вырезать все слова-в-четыре-буквы, чтобы книга была не только мужской, но и хорошо продаваемой. Перкинс был с этим согласен:

«Вне всякого сомнения, Хемингуэй поплатился тысячами непроданных экземпляров именно потому, что использовал эти так называемые слова-в-четыре-буквы, и я до сих пор не думаю, что в них была такая необходимость. Суть в том, что на читателей слова производят совсем не такое впечатление, как на того, кто их использует. Именно поэтому они не художественны. Эти слова хороши, должны иметь то же значение и смысл, что и при произнесении вслух. Но производят совершенно иной эффект, когда поражают непривычные к ним уши и глаза». В начале 1933 года миссис Ролингс отдала «Южную луну в надире», хотя в книге все еще осталось несколько смягченных ругательств. Макс Перкинс представил книгу «Клубу книги месяца», и они согласились на весну.

«Я всерьез считаю, что вы проявляете по отношению ко мне самую прекрасную заботу, – писала Марджори Перкинсу. – Я так много переживала, что теперь умываю руки. “Южная луна в надире” мне совершенно не подходит, но на данный момент я сделала все, что было в моих силах, и теперь мне кажется, что это уже ваша беда, а не моя».

Когда Перкинс снова написал ей и попытался уговорить на новый роман, она ответила:

«Я, грешным делом, думала, что, если Scribners потеряет все до последнего цента из того, что было вложено в мою первую книгу, вы уже никогда не захотите снова меня увидеть, не говоря уже о новом романе». Предсказание миссис Ролингс касательно ее успеха было близко к истине. По иронии судьбы, задержка «Южной луны в надире» больно ударила по продажам. Выход переносился в расписании книжного клуба снова и снова, вплоть до того дня в 1933 году, когда президент Рузвельт приказал всем банкам закрыться на праздники. Компания продала всего десять тысяч экземпляров книги, которая, по ощущению Макса, должна была разойтись тиражом в сто тысяч. В последующие недели Перкинс и Ролингс постоянно переписывались, обмениваясь идеями для новых книг. На самом деле она уже обдумывала сюжет, в центре которого была история англичанина, который приезжает в деревушку «белой рвани». Перкинс не был в восторге от этой идеи. Он думал о мальчике по имени Лант из «Южной луны в надире» и написал ей:

«Я бы просто хотел предложить вам написать книгу о ребенке из глуши, которую мы оформим так, чтобы она привлекла, что называется, “более юную публику”. Вспомните, ваш муж тоже говорил о том, как прекрасно получились сцены о мальчиках в “Южной луне в надире”. Это правда. Если вы напишете о жизни ребенка – и не важно, девочка это будет, или мальчик, или сразу оба, – это будет очень хорошее произведение».

Миссис Ролингс понравилась идея, но она уже приступила к роману об англичанине и очень не хотела его бросать. К тому же она боялась, что у нее не получится сделать что-то лучше, чем «Южная луна в надире».

«Вы на самом деле должны писать о том, о чем вам хочется, – заверял ее Перкинс. – Но вы могли бы отложить роман на какое-то время (позволив ему пока что созреть в ваших мыслях) и заняться новым, я думаю, это было бы правильное решение».

Он предложил ей вычитывать любые фрагменты из ее новой работы по мере их завершения и прибавил:

«Никогда не позволяйте моей типичной для янки сдержанности внушить вам чувство, что меня нужно заинтересовать какой-либо другой книгой».

Он и в самом деле был куда больше заинтересован в книге о детях, но, кроме того, отмечал, что она могла бы законсервироваться в ее сознании так же, как и книга об англичанине. В течение нескольких лет он в письмах периодически выдвигал разные предложения по поводу книг, по мере того как ее тема все больше и больше прояснялась в его сознании, так что он часто уговаривал ее приступить к работе: