— Все, Мишаня, сделаю, не сомневайся.

И сделал.

Под вечер встретил его недалеко от имения, куда Михаил приехал, наняв подводу, проводил в укромную ложбину, где щипал траву оседланный Воронок, и велел дожидаться темноты, сообщив:

— У меня все готово. Как угомонятся, дам знать.

Уже в сплошной темноте в имении мигнул фонарь — раз, другой, третий… Михаил взлетел в седло и пустил Воронка крупной рысью.

Вдвоем с Ильей они сразу в нескольких местах запалили имение, и когда убедились, что огонь набрал силу и что потушить его невозможно, тихо выехали на дорогу и пустились по ней во весь мах.

Выскочив на дальний пригорок, Михаил остановил Воронка и привстал на стременах, чтобы лучше разглядеть огромное зарево, которое вздымалось в ночной темени на полнеба — ярко и страшно горело старинное имение, где прожил он благополучные свои годы. Больше они уже никогда не повторятся — в этом он был твердо уверен, как уверен и в том, что отныне начинается у него новая жизнь, которая никаким боком не будет походить на прошлую, уже прожитую.

Подъехал отставший Илья, тоже обернулся, поглядел и сказал:

— Ладно, хватит любоваться, поскачем дальше…

А куда — дальше?

Решили пока вернуться в уездный город. Илья быстренько нашел барышника, продал ему лошадей и пришел в гостиницу. Выложил перед Михаилом деньги, спросил:

— Выходит, прощаться будем, Мишаня?

— Деньги себе оставь. А прощаться… прощаться, Илья… Давай не торопиться, я утром скажу, что надумаю.

Илья, как всегда, не тратя зря слов, кивнул, бросил котомку на пол в углу номера и мгновенно уснул. Михаил в эту ночь не спал, лежал на кровати, вглядывался в мутно белеющий потолок и не знал, что ему делать дальше. Понимал, что самое верное и безопасное решение — это отправиться к месту службы, в гарнизон, и служить там, забыв о том, что произошло. Но все существо его восставало и не желало принимать этого решения. Восторг, с которым он глядел на взметнувшееся на полнеба зарево, не проходил, будто что-то случилось за ночь, словно перевернулась душа и он обрел новое зрение, увидел: кроме серой службы, которая ждет его в гарнизоне, есть иная жизнь — опасная и грозная, которая может захлестывать без остатка.

Задремал Михаил лишь под утро. И почти сразу проснулся от осторожного стука в дверь. Илья уже был на ногах, тревожно смотрел на него и одновременно на окно, в которое весело сочился солнечный свет. Михаил кивнул, и Илья, поняв его без слов, бесшумно раскрыл окно, распахнул створки — если уж придется прыгать, чтобы никакой задержки не случилось.

— Кто там?

— Господин хороший, — донесся из-за двери приглушенный голос коридорного, — извиняйте великодушно, вас одна дама желает видеть…

— Какая дама? Я никого не жду!

— А я без приглашения, милый друг, — зазвенел в ответ напевный женский голос, — нам очень нужно поговорить, Михаил. Поверьте, вам ничего не угрожает.

Илья взмахнул рукой, показывая, чтобы Михаил не открывал двери, но тот, сам не понимая почему, отщелкнул медную, тускло сверкнувшую защелку, и увидел перед собой Марию Федоровну, одетую в черное траурное платье, в черной же шляпке с темной вуалью, которая закрывала почти все лицо. Мария Федоровна быстро переступила через порог, защелкнула за собой дверь и повернулась к Михаилу, медленным, красивым движением тонкой руки приподняла вуаль. На него в упор смотрели огромные голубые глаза, влажные, словно в них стояли слезы. Они завораживали, а знакомый голос с трудом доходил до сознания:

— Михаил, это невежливо, даже неприлично… Спалили имение и уезжаете, не попрощавшись. Мы могли бы поговорить, нам есть что вспомнить…

— Что вам нужно? — собрав всю свою волю, перебил ее Михаил. — Я не поджигал никакого имения!

— Поджигали, не поджигали… — Мария Федоровна легким величавым шагом пересекла номер и оказалась у раскрытого настежь окна, выглянула и спокойно, напевно известила: — Вот эти господа сейчас и разберутся — кто виноват, а кто невиновен… Гляньте, Михаил, будьте любезны!

В узком и высоком проеме окна хорошо было видно, что по площади перед уездной гостиницей, взметывая сапогами летучую пыль, степенно и важно вышагивая, будто гусаки, двигаются трое городовых, придерживая на боках тяжелые шашки в черных ножнах.

— У вас нет времени, Михаил, и выбора тоже нет. А я все-таки желаю вам добра. Сейчас коридорный выведет нас через черный ход, и мы спокойно покинем этот городишко. Решайтесь, иначе будет поздно.

Михаил быстро взглянул на Илью, тот насупился и отвернулся.

— Хорошо, ведите, — через силу выдавил из себя Михаил и схватил саквояж с вещами, который уложил еще ночью.

Расторопный коридорный, низенький и худенький парень, похожий своими ухватками на мальчишку, вывел их через черный ход на другую улицу, где уже стояла коляска с крытым кожаным верхом. Михаил подсадил в нее Марию Федоровну, запрыгнул следом за ней, но, прежде чем коляска рванулась с места, успел еще оглянуться — где Илья? Тот, не оборачиваясь, быстро уходил по деревянному тротуару. Михаил хотел окликнуть его, но Мария Федоровна положила ему на плечо узкую руку в темной перчатке, останавливая, и сказала негромко:

— Не надо. Он не вернется.

Коляска между тем набрала ход, полетела, мягко приседая на рессорных шинах, и вот уже мелькнули окраинные домики уездного городка, а впереди выстелилась прямая дорога с полосатыми верстовыми столбами — до самого горизонта.

Клубилось пыльное облачко и не отставало от коляски.

В плотную красную штору бились солнечные лучи, и на полу в просторной спальне, на толстом белом ковре, лежали розовые отсветы. Михаил наступал на них подошвами босых ног и не слышал звука собственных шагов. Дойдя до окна, откинул тяжелую штору, распахнул створки окна — в лицо дохнул прохладой свежий ветерок, и в нем явственно различился запах цветущей липы. Пытаясь пересилить тупой жар, который душил его, Михаил раздернул воротник шелковой рубахи, оборвав пуговицы, и вздохнул на полную грудь.

— Радость моя, потерпи, сейчас подадут холодное шампанское, — донесся до него напевный голос из глубины спальни.

Он медленно, словно через силу, обернулся на этот голос. Долго всматривался и тяжело, запаленно дышал — тупой жар в груди не отпускал. Шампанское вчера лилось немеряно и несчитано, вот и приходится расхлебывать злое, удушливое похмелье.

Вкрадчивый стук в дверь прозвучал едва различимо, но Мария Федоровна его услышала и отозвалась, прикрывая обнаженную грудь легким алым покрывалом:

— Входите…

В спальню неслышно проскользнул коридорный с большим круглым подносом, который он держал на одной руке, растопырив пальцы. Не поднимая головы, коридорный ловко расставил тарелки с закусками, бесшумно открыл шампанское и без единого звука, будто был невесомым, исчез из гостиничного номера. Михаил налил полный фужер шампанского, с жадностью выпил и, почувствовав малое облегчение, спросил сиплым голосом: