с кем познакомить, Петар.

Петар опустил гитару, поднял голову и тронул девушку за рукав. Она тотчас встрепенулась и широко раскрыла глаза. Ее взгляд напоминал взгляд попавшего в капкан зверя. Она быстро оглянулась и вскочила на ноги. Потом наклонилась и помогла встать гитаристу. По тому, как неуверенно он схватился за руку девушки, стало ясно, что он слепой.

— Это Мария, — сказал Нойфельд. — Мария, познакомься с капитаном Меллори.

— Капитан Меллори, — медленно повторила она тихим и немного хриплым голосом. Ее английское произношение было практически безупречным. — Вы англичанин, капитан Меллори?

Меллори решил, что сейчас не время и не место рассказывать о своем новозеландском происхождении. Он улыбнулся.

— В некотором роде.

Мария улыбнулась в ответ.

— Всегда мечтала встретить англичанина. — Она подошла к Меллори вплотную, отвела в сторону протянутую было руку и со всего размаху влепила ему звонкую пощечину.

— Мария! — вмешался Нойфельд. — Он на нашей стороне.

— Значит, он не только англичанин, но еще и предатель! — Она снова размахнулась, но тут ее рука оказалась в тисках пальцев Андреа. Она отчаянно вырывалась, пока не убедилась в бесплодности своих попыток. Глаза ее горели от ярости. Андреа поднял свободную руку и ностальгически потер левую щеку.

— Боже мой, она напомнила мне мою Марию! — с восхищением произнес Андреа, потом повернулся к Меллори: — Эти югославы скоры на руку.

Меллори, поглаживая пострадавшую щеку, обратился к Нойфельду:

— Вероятно, Петар, или как там его, мог бы…

— Нет, — перебил его Нойфельд. — Об этом позже, а сейчас надо подкрепиться. — Он подошел к столу и жестом пригласил остальных садиться. — Простите. Виноват. Это можно было предвидеть.

— Она случайно… хм… не того? — деликатно осведомился Миллер.

— Вы считаете, что она слишком вспыльчива?

— Мне кажется, общение с ней небезопасно.

— Эта девушка окончила факультет иностранных языков белградского университета. С отличием, между прочим. Потом вернулась домой в боснийские горы и нашла изуродованные трупы родителей и двух младших братьев. С тех пор она немного не в себе, как видите.

Меллори повернулся и опять взглянул на девушку. Она, в свою очередь, не спускала с него глаз, и взгляд ее был откровенно враждебным. Он снова повернулся к Нойфельду.

— Кто это сделал? Я имею в виду ее семью.

— Партизаны, — с яростью выпалил Дрошный. — Партизаны, будь они трижды прокляты! Родители Марии были четниками.

— А при чем здесь певец?

— Это ее старший брат. — Нойфельд покачал головой. — Слепой от рождения. Без нее ни шагу. Она — его глаза, его жизнь.

Они сидели молча, пока не принесли еду и вино. Если верно говорят, что армия сильна набитым брюхом, то эта армия далеко не уйдет, отметил про себя Меллори. Он слышал, что положение с продовольствием у партизан отчаянное, но, судя по всему, немцам и четникам было немногим лучше. Без энтузиазма он зачерпнул ложкой — вилка в данном случае была бесполезна — немного сероватой кашицы неопределенного происхождения, где одиноко плавали жалкие кусочки вареного мяса, и с завистью посмотрел на Андреа, перед которым стояла уже пустая тарелка. Миллер, не глядя в тарелку, деликатно потягивал из стакана красное вино. Трое сержантов на еду и не посмотрели. Они никак не могли оторвать глаз от девушки. Нойфельд, глядя на них, снисходительно улыбнулся.

— Я согласен с вами, джентльмены, эта девушка очень красива. Только Богу известно, как она еще похорошеет, если ее помыть, но она не для вас. И не для кого. Она уже повенчана. — Он оглядел обращенные к нему лица и покачал головой. — Не с мужчиной, а с мечтой. С мечтой о возмездии партизанам.

— Очаровательно, — прошептал Миллер. Остальные промолчали, да и что тут было говорить. Они ели молча, под аккомпанемент заунывного пения. Голос звучал мелодично, но гитара, казалось, была совсем расстроена. Андреа отодвинул от себя пустую тарелку и обратился к Нойфельду.

— О чем он поет?

— Это старинный боснийский романс, как мне сказали. Очень грустная песня. Она существует и в английском варианте. — Он на мгновенье задумался. — Вспомнил. Называется «Моя одинокая любовь».

— Попросите его сменить пластинку, — пробурчал Андреа. Нойфельд удивленно посмотрел на него, но ничего не ответил. Подошедший немецкий сержант что-то прошептал ему на ухо. Он удовлетворенно кивнул.

— Итак, — глубокомысленно изрек Нойфельд, — мы обнаружили остатки вашего самолета. Его баки действительно были пусты. Думаю, нам нет смысла дожидаться радиограммы из Падуи. А вы как считаете, капитан Меллори?

— Я ничего не понимаю.

— Это не важно. Вы когда-нибудь слышали о генерале Вукаловиче?

— О ком, простите?

— О Вукаловиче.

— Это не наш человек, — уверенно произнес Миллер. — По фамилии видно.

— Вы, должно быть, единственные в Югославии, кто о нем не слышал. Всем остальным он хорошо известен. Партизанам, четникам, немцам, болгарам. Всем. Он здесь настоящий национальный герой.

— Будьте любезны, еще вина, — попросил Андреа.

— Лучше послушайте, — раздраженно сказал Нойфельд. — Вукалович командует партизанской дивизией, которая уже три месяца находится в окружении. Эти люди, как и сам Вукалович, безумны. У них нет путей к отступлению. Не хватает оружия, боеприпасов. Почти не осталось продовольствия. Они одеты в лохмотья. У них нет никаких шансов.

— Что мешает им уйти? — поинтересовался Меллори.

— Это невозможно. С востока — ущелье Неретвы, с севера и запада — непроходимые горы. Единственный путь к отступлению — на юг, по мосту через Неретву. Но здесь их поджидают две наши бронетанковые дивизии.

— А через горы? — спросил Меллори. — Должны же быть перевалы.

— Их два. Оба блокированы нашими подразделениями.

— Тогда почему они не сдаются? — резонно заметил Миллер. — Неужели им не известны правила ведения войны?

— Они безумны, я же вам говорил, — сказал Нойфельд. — Совершенно безумны.

В это самое время Вукалович со своими партизанами демонстрировали немцам степень своего безумия.

Вот уже три долгих месяца отборные немецкие части, к которым недавно присоединились подразделения альпийских стрелков, безуспешно пытались форсировать западный перевал — узкий каменистый проход в горах, открывающий путь к Клети Зеницы. Несмотря на значительные потери и отчаянное сопротивление партизан, немцы с завидным упорством предпринимали попытки прорвать оборону.

Этой холодной лунной ночью их наступление было продумано профессионально, с типично немецкой скрупулезностью. Они поднимались по ущелью тремя колоннами, на равном расстоянии друг от друга. Белые маскхалаты делали их незаметными на фоне снега. Они продвигались перебежками в те редкие минуты, когда луна пряталась за облаками. Однако обнаружить их не представляло труда: