– А ведь мне о вас Женя говорила, – сказал Штрум, – вы на Урале быстро выдвинулись, стали заместителем главного инженера.

Семен Крымов ответил:

– Теперь я главный инженер.

Штрум стал расспрашивать его, возможно ли на уральском заводе наладить опытную плавку и выпустить некоторое количество стали, нужной ему для специальной аппаратуры.

Крымов задумался и ответил:

– Сложно, очень сложно, но надо поразмыслить, – и, лукаво улыбнувшись, добавил: – Ведь не только наука помогает производству, бывает наоборот, производство помогает науке.

Штрум пригласил Крымова к себе, но тот замотал головой:

– Что вы, где там, жена просила заехать к родным в Фили, у них телефона нет, и то, видно, не успею. Через час в наркомат, в половине двенадцатого назначен прием в ГОКО, а на рассвете снова вылетаю в Свердловск. Но телефон ваш на всякий случай запишу.

Они простились.

– Приезжайте на Урал, обязательно приезжайте, – сказал Крымов. Он во многом походил на старшего брата – длинные руки, шаркающая походка, сутулость, только ростом был меньше.

Штрум снова зашел к Постоеву. Постоева очень утомило заседание, но он был доволен.

– Интересный народ, – сказал он. – Вам повезло всех вместе увидеть, главные тузы, их вызвали в ГОКО.

Он сидел за столом, с салфеткой на коленях; официант убрал окурки и, раскрыв окна, накрывал на стол.

– Обедать будете? – спросил Постоев. – Не отощали на домашних харчах?

– Спасибо, я обедал, – сказал Штрум.

– Упрашивать не стану, не такое нынче время, – сказал Постоев.

Официант усмехнулся и вышел из комнаты. Постоев стал рассказывать:

– По всему судя, многие москвичи как будто не отдают себе отчета в серьезности положения. В Казани, хотя она и на тысячу километров восточнее, настроение более нервное. Но там, где я вчера был, – он показал рукой в сторону потолка, – наверху, там охватывают всю ситуацию, общий взгляд на карту главных событий. И должен вам сказать, чувствуется по всему большое напряжение. Я прямо спросил: «Как положение на Дону, тяжелое?», а мне ответили: «Что Дон, возможен прорыв к Волге». – Он посмотрел на Штрума и раздельно произнес: – Вы понимаете, Виктор Павлович, это уж не обывательские разговоры… – Потом он вдруг сказал: – Хороший народ наши инженеры, а? Замечательный народ!

– Да, – сказал Штрум. – А меня вчера спрашивали: какой способ реэвакуации я считаю более целесообразным – постепенное перетаскивание или единовременный переезд? Без точных сроков, но вот вопрос этот задавался, как вы это свяжете с тем, что сейчас говорили?

Они помолчали.

– По-видимому, разгадка в том, – проговорил Постоев, – что вы сегодня от инженеров моих слышали. Помните: современная война есть война моторов. Вот наверху и подсчитали, кто их больше сегодня производит – мы или немцы. Знаете, на одного токаря в дореволюционной промышленности – наших целых шесть, на одного инструментальщика – у нас теперь двенадцать, у царя – один механик, а у нас – в девять раз больше. И так всюду.

– Леонид Сергеевич, – сказал Штрум, – я никогда никому не завидовал. Никогда! А вот сегодня, слушая вас всех, я, кажется, все бы отдал, чтобы работать там, где рабочие делают танковую сталь, где строят моторы.

Постоев полушутя ответил ему:

– Но-но-но, я вас знаю, вы одержимый, вас оторвешь на месяц от электронной и квантовой премудрости, вы и захиреете, как дерево без солнца.

Он задумался, потом вдруг улыбнулся:

– Как же вы решили проблему питания, великий семьянин и домосед?

59

Штрум жил в Москве в хлопотах и напряженных делах.

Но, несмотря на занятость, он почти каждый вечер встречался с Ниной. Они гуляли по Калужской улице, заходили в Нескучный сад, однажды смотрели кинофильм «Леди Гамильтон». Во время этих прогулок большей частью говорила она, а он шел рядом и слушал, изредка задавая вопросы. Штрум уже знал множество обстоятельств и подробностей ее жизни – и о том, как она работала на швейкомбинате, и о том, как, выйдя замуж, уехала в Омск, и о старшей сестре, которая замужем за начальником цеха на одном из уральских заводов. Она рассказала ему о старшем брате, капитане, командире зенитного дивизиона, и о том, что она, Нина, и ее сестра и брат сердиты на отца за то, что он женился после смерти матери.

Все то, о чем простодушно и доверчиво рассказывала Нина, почему-то не было безразлично Штруму, он помнил имена Нининых подруг и родственников, спрашивал:

– Простите, я забыл, как зовут мужа Клавы?

Но особенно волновали его рассказы о Нининой семейной жизни, муж ее был плохим человеком. Штрум заподозрил в нем множество пороков, считал его грубым, пьяницей, себялюбцем, невеждой и карьеристом.

Иногда Нина заходила к Штруму и помогала ему готовить ужин. Его трогало и волновало, когда она спрашивала:

– Может быть, вы любите перец, я принесу, у меня есть.

А однажды она сказала ему:

– Вы знаете, как хорошо, что мы с вами познакомились. И так жалко, что скоро уезжаю.

– Я к вам в гости непременно приеду, – сказал он.

– Ну, это только говорится так.

– Нет, нет, совершенно серьезно. Остановлюсь в гостинице.

– Куда там. Даже открытки мне не напишете.

Как-то он вернулся домой очень поздно, задержался на совещании, и, проходя мимо Нининой двери, с печалью подумал:

«Сегодня ее не увижу, а мне уж скоро уезжать».

На следующий день Штрум с утра поехал к Пименову, и тот весело сказал:

– Вот уже все формальности закончены. Вчера провели ваш план через грозную инстанцию товарища Зверева. Можете давать телеграмму домашним, предупредите о скором приезде.

В этот день Штрум условился встретиться с Постоевым, но позвонил ему по телефону и сказал, что приехать не сможет – возникло непредвиденное дело, и тотчас же поехал домой.

На лестничной площадке он увидел Нину, и сердце его забилось быстро и горячо, даже дышать стало трудно.

«Что это, почему это?» – спросил он себя, но, конечно, не было нужды отвечать на этот вопрос.

Он увидел, что и она обрадовалась ему, вскрикнула:

– Боже, как хорошо, что вы пришли сегодня раньше обычного, а я уж вам записку написала, – и она протянула ему сложенную треугольником записку.

Он развернул записку, прочел ее и спрятал в карман.

– Неужели вы сейчас в Калинин уезжаете? – спросил Штрум. – А я думал, мы пойдем гулять.

Нина сказала:

– Мне самой в Калинин не хочется, но надо. – Она посмотрела на огорченное лицо Штрума и добавила: – Я во вторник утром непременно вернусь и до конца недели пробуду в Москве.

– Я поеду провожать вас на вокзал, – сказал он.

– Ой, нет, это неудобно. Ведь со мной поедет одна наша омская сотрудница.