– Я люблю тебя, Вэй. Я люблю тебя насколько умею…

Он покачал головой.

– Этого недостаточно.

Она вцепилась в его одежду.

– Я никогда и никого не буду любить так сильно, как тебя.

– Невозможно иметь все сразу, Сифэн. Ты не можешь быть одновременно и с ним, и со мной. Он не станет делить тебя ни с кем, но и я не соглашусь на такое.

Впервые он осторожно, но твердо отодвинул ее от себя.

– Ты никогда не была моей, но ты будешь принадлежать ему. И я не стану спокойно смотреть на то, как ты связываешь свою жизнь с другим мужчиной. Даже если этот мужчина – Император. Даже если ты думаешь, что я могу тебе тут чем-то помочь.

Сифэн чувствовала, что теряет почву под ногами, что ей не за что ухватиться. Он был с ней честен, как, впрочем, и всегда. После всего, через что они прошли вдвоем, он уходит от нее навсегда. Она знала, что настало время отпустить его, но теперь, когда перед ней во весь рост встало реальное положение дел, ей казалось, что, расставшись с ним, она может умереть.

Ее охватила дрожь. А вдруг Гума ошиблась? Вдруг все, что они вдвоем надумали, было неправильно? Сифэн так сосредоточилась на желании стать Императрицей, что забыла о карте с изображением воина, которая обещала переплетение ее и Вэя судеб? Каким образом он может быть принесен в жертву, будучи одновременно неразрывно и навечно с нею связанным? Если он покинет ее, если эта часть предсказания изменится… что еще может измениться? Сбудется ли тогда ее судьба?

Вэй, видя происходившую в ней борьбу, медленно покачал головой.

– О чем ты думаешь, Сифэн? Что будешь наслаждаться жизнью с ним, а я останусь при тебе, наблюдая за тобой издалека и отправляя тебе любовные записки? До чего же ты себялюбивая и жестокая! До чего тщеславная!

Она взяла в ладони его искаженное мукой лицо.

– Ты знаешь меня лучше всех на свете, – с мольбой в голосе произнесла она. – Ты знаешь меня даже лучше, чем Гума, и все равно любишь меня. Мне никогда в жизни не найти такого, как ты. Я не могу отпустить тебя, Вэй. Ты принадлежишь мне.

– Ты говоришь мне это, – прошептал он, – но веришь ли ты сама сказанному? Придет время, и ты, возможно, даже не вспомнишь обо мне. Много ли тебе надо, чтобы забыть о моем существовании?

– Я тебя никогда не забуду.

По его мужественному лицу катились слезы.

– Тем не менее ты выбрала не меня. Глупо было с моей стороны отдать свое сердце женщине, которая никогда не станет моей. Я готов был на все для тебя, только бы ты меня любила.

Она все еще держала его лицо в ладонях, и он накрыл ее руки своими.

– Мы слишком долго играли с тобой в эту игру, любимая. Пора положить этому конец.

Он нежно отвел от себя ее руки и пошел прочь, его дыхание повисло в холодном воздухе призрачным паром.

Каждая клеточка в ее теле молила о том, чтобы догнать его, упасть к его ногам, умолять. Он всегда олицетворял в ее жизни постоянство. Как бы больно она ему ни делала, Вэй всегда был рядом, он всегда возвращался к ней. Потому она удерживала себя от того, чтобы не побежать за ним. Он в любую секунду может повернуть назад и заключить ее в свои объятия. В любую секунду он вернется и скажет, что все, что он ей наговорил, не имеет значения.

– В любую секунду, – говорила она себе, глядя на его исчезающую в ночной зимней мгле спину.

Она стояла и ждала в морозной тишине.

Он не вернулся.

Посольство покидало дворец ясным утром. Сифэн, щурясь от отражающегося от снега яркого солнечного света, наблюдала, как солдаты седлают коней. Императрица Лихуа отсутствовала после бессонной ночи, не было и ее супруга, занятого по военной части. Сифэн это было на руку, так как давало возможность сосредоточить все свое внимание на Вэе.

Он был занят, приторачивая к седлу свои пожитки; линии его подбородка затвердели, он намеренно не обращал на нее внимания. И, несмотря на то, что он все еще был здесь, ей стало больно, как будто его по живому оторвали от нее. Пока она флиртовала с Цзюнем и пила с ним чай, Вэй, мучаясь, собирался с силами для решающего разговора с ней. У нее разрывалось сердце от воспоминания о струящихся по его лицу слезах. Хотя Сифэн все еще сердилась из-за сказанных им слов, в глубине души она знала, что, говоря о ее жестокости, себялюбии и тщеславии, он был прав.

Ведя в поводу лошадь вдоль ограды, возле которой она стояла, к ней подошел Сиро.

– Я отправляюсь в горы, – сказал он с наигранной веселостью. – Молитесь о нашем благополучном возвращении.

– Как дела у Акиры? – стараясь быть вежливой, осведомилась Сифэн.

– У нее будет ребенок, – отвечал Сиро с полуулыбкой, и Сифэн вновь почувствовала болезненный укол. Почему у других людей все так просто в жизни и в любви? Если бы она вышла замуж за Вэя, она, быть может, тоже ждала бы сейчас его ребенка, и он бы ее не покинул.

– Осталось всего несколько месяцев, но ей было непросто все это время. Она плохо себя чувствует. Мне страшно не хочется уезжать, но у меня нет выбора.

– Его величество не позволил вам остаться с беременной женой?

Карлик вновь слегка улыбнулся.

– Не все из нас могут похвастаться влиянием на него.

Сифэн хватило совести покраснеть.

– Пока вас не будет, я каждую неделю буду посылать кого-нибудь проведывать Акиру. Обещаю, о ней позаботятся.

– А вы? – ласково спросил он. – О вас позаботятся?

Она взмахом ресниц смахнула слезы.

– Не так, как я привыкла. Теперь нет.

Он ждал, но Сифэн не могла продолжать. Она знала, что если она скажет что-нибудь еще, то заплачет, и ей не хотелось огорчать Вэя еще больше. Да и что она может сказать?

– Я любила его и изо всех сил оттолкнула от себя свое счастье.

Но Сиро, казалось, понял то, что она не смогла выразить словами. Он коснулся ее руки, и успокаивающее тепло его пальцев дало ей некоторую иллюзию утешения.

– Прощайте, дорогая, – сказал он мягко, и, когда он отвернулся, она на мгновение встретилась глазами с Вэем. Ей показалось, что она вот-вот упадет под его не оставляющим надежды взглядом.

Процессия повернула и выехала за дворцовые ворота, и среди отъезжающих находился человек, который более, чем кто бы то ни было, был достоен ее любви. Она представила, как они возвращаются и в их рядах насчитывается одним всадником меньше, представила, как она пытается отыскать глазами знакомую фигуру и не может. Никогда не сможет вновь увидеть его.

Она приложила к губам стиснутую в кулак руку, страстно желая, чтобы он обернулся.

– Мое сердце принадлежит тебе, – скажет она ему одними глазами так, что он увидит, он поймет, как ей тяжело. – Мое сердце всегда принадлежало тебе.