Из участка выскочила заметно повеселевшая, явно успела и в туалет забежать, сказала, открывая дверцу:

—Ввиду срочности к утру все будет готово. У нас аппаратура почти вся в автоматическом режиме, ошиб­ки и капризы исключены.

—Главное, — сказал я с облегчением, — никто не удивился, что ты и ночью работаешь... Я ни на что не намекаю!

Мотор сразу зарычал, едва опустилась на сиденье, автомобиль круто вывернул колеса, развернулся и по­мчался к широкой дороге.

Мариэтта к рулю не прикоснулась, бросила взгляд на циферблат часов, где по мысленной команде высве­тился интерьер ее квартиры.

— Милый, — сказала она, — я сегодня ночую в дру­гом месте. Покорми детей, проверь уроки и не давай Сереже играть до полуночи. Целую!

Связь оборвалась, я помолчал, прикидывая, хорошо это иметь такую жену или ну ее на фиг, у семьи должны быть еще какие-то узы помимо общих детей.

Мариэтта посмотрела на меня в некотором удивле­нии.

— Ты чего?

Я встрепенулся.

—Я? Ничего.

—Очень уж задумчивый, — уличила она. — Под ин­теллигента косишь? Коси-коси, но я все равно раско­паю, почему вокруг тебя одни трупы и куда ты их дева­ешь. И вообще... Как себя чувствуешь?

Я поколебался, говорить или не говорить, но смо­трит требовательно и с тревогой, я бы даже сказал, если бы охамел еще сильнее, что тревожится за меня...

— Вштыривает, — признался я.

Она радостно напряглась.

—Наркота?

—Все на свете наркота, — сообщил я. — Есть зави­симые от кофе и даже от покупки сумочек. Это ноотропил в своем классе. Точнее, рацетам.

—Что такое ноотропил, — прервала она, — знаю, еще в школе им пользовалась, еще фенотропилом, а в институте подсела на пицетарм, еле слезла, хотя вроде бы у него нет привыкания...

—У всех есть, — сообщил я, — даже у пирожных. Все мы пользуемся акселераторами когнитивности. Это тоже акселератор... нового типа. Достаточно мощный. Усиливает кровоток в мозг, но без риска инсульта, как мне кажется...

Она сказала со злостью:

—Ты дурак! Так рисковать...

—Вся жизнь — риск, — сообщил я. — Но, насколь­ко понимаю, вообще-то фигня какая-то... Он же мощно стимулирует окислительно-восстановительные процес­сы в мозгу, вообще усиливает энергетический потенци­ал всего организма!.. Да-да, всего. За счет ускорения оборота АТФ и повышения активности аденилатциклоазы и ингибирования нуклеотитфосфатазы. Ткани моз­га становятся устойчивыми к гипоксии и всяким раз­ным токсическим, как говорят в полиции, воздействи­ям... Так говорят?

Она прошипела:

—Ничего не поняла!.. А по-человечески?

—Усиливает синтез ядерной РНК в мозге, — пояс­нил я. — Ядерной — это не совсем атомной... а как бы сказать подоступнее для полиции, раньше пушки стре­ляли ядрами, белка жрала ядра «чистый изумруд», а еще ядра бывают...

Она ожгла меня взглядом, словно ударила хлыстом.

—Не хами. Знаю, где еще бывают. Если вещь такая хорошая, почему не продают как стимулятор для рабо­ты мозга?

—Не знаю, — признался я. — Не полицейский, увы, а вежливый культурный эстет. Я всем верю, кроме кро­кодилов и женщин. Хотя насчет крокодилов, думаю, я чересчур, строит пересмотреть отношение...

Она промолчала, но не потому, что не в состоянии ответить, у женщин всегда есть что сказать, даже когда нечего, просто отстраненно смотрит вдаль бессмыслен­ными глазами и шевелит губами, будто выбирает сумоч­ку в супермаркете.

Я ждал, наконец сказала с досадой:

—Ничего не нашла. Ты уверен, что препарат хорош?

—Дико хорош, — признался я. — Мой мозг, не пред­ставляешь, стал как у разумного динозавра! Вспомнил даже первый год в колыбели, все задачки, что решал в школе, как на школьной перемене с подружкой курили под лестницей, там нас завуч и застал, хорошо, хоть одеться успели...

—Не продолжай, — прервала она ледяным голо­сом. — Бесстыдник! Значит, все-таки работает как ноотроп? А что насчет продления жизни?

—А как проверить? — спросил я. — Дрозофилы — это дрозофилы. Что смотришь?.. «Филы» здесь в другом значении.

—Каком? — спросила она. — Как зоофилы? Или некрофилы?

—Еще скажи, — сказал я оскорбленно, — геронтофилы!

—Я знаю, — отрезала она, — что такое дрозофилы! Это такие лягушки, на которых мы в школе проводили опыты по физике. Значит, они продают препарат, ко­торый клинически не проверен?

— За это вряд ли сумеешь привлечь, — напомнил я. — Все БАДы хоть и продаются как улучшающие что-то там, но это лишь наша уверенность, а не доказан­ность. Хотите — покупайте, не хотите — не покупайте. Никто же не заставляет лезть на Эверест, замерзать там, гибнуть под лавинами? У нас свобода!

На ночь есть вредно, но все равно поужинали, хотя вре­мя было ближе к завтраку, тут же рухнули в постель. Не­смотря на угрозы, она спала крепко и счастливо, одеяло не стаскивала и не лягалась, очень уютно свернулась в комок и устроилась в моих руках, как налопавшийся щенок.

Я долго лежал в блаженном оцепенении, страшась сдвинуться, чтобы не разбудить, очень уж сладко сопит, щеки стали розовыми, губы покраснели и вздулись, слов­но на что-то обиделась, но мордочка очень довольная.

Заснул я не сразу, а пробудился от звяканья посуды на кухне.

—Завтрак готовишь? — спросил я изумленно.

—Это наш Яшка стучит пустой мисочкой, — крик­нула она. — Чем-то недоволен.

—Может, тем, — предположил я, — что пустая?

—Скажите пожалуйста, — изумилась она, — он что, каждый день у тебя ест?

—А может и два раза, — сообщил я. — И три. Даже четыре... Думаю, он вообще может жрать с утра до ночи, а ночью тоже... Чем так вкусно пахнет?

—Это я какую-то подливу разлила, — сообщила она. — Стояла у тебя где попало. Кто так ставит, кто так ставит?.. Ничего, Яшка все слизал.

—Ты что? — спросил я в испуге. — Он мог бы отра­виться! Сама не могла слизать?

—Под стол затекло, — сообщила она. — И под кро­вать. Смотри не поскользнись... А то прилипнешь...

— Так он же слизал?

— Ну а вдруг...

Я утопал в ванную, оттуда крикнул:

— Анализы еще не пришли?

— Через десять минут будут готовы, — сообщила она. — Как раз закончишь там трудиться. Глазки толь­ко побереги, чтоб не лопнули.

— Нет уж, — возразил я, — сперва поем.

Завтрак она изготовила в самом деле восхититель­ный, вот уж не думал, что десантница что-то может еще, кроме швыряния ножей и ударов ногой в пах.

— Прекрасно, — одобрил я. — Ты вообще-то... жен­щина!