Вполне возможно, в планах Вараксы историку отводилась та же роль, которую он сейчас играл у Псурцева. Это хорошо, думал Одинцов, сидение в бункере пойдёт на пользу делу. Плохо, что с Муниным не переговорить с глазу на глаз. Но парень молодец: держит язык за зубами. Кое-что понял за эти несколько дней. Не проболтался про настоящего убийцу академиков; промолчал о книгах Вараксы, оставленных евреям, – и то хлеб.

Ладно, решил Одинцов, пора спать. Голова должна быть ясной: завтра снова с утра до ночи предстоит слушать, запоминать и анализировать. Вопросов пока намного больше, чем ответов, но хотя бы становится понятно, про что и как надо спрашивать, а это половина дела. Когда будет задан правильный вопрос, тогда и ответ найдётся.

Псурцев должен сдержать обещание, легализовать погибшего Вараксу и разрешить Одинцову съездить на похороны. Значит, остались два-три дня спокойной жизни в бункере. Их надо потратить с толком. Общаться с интересными собеседниками, которые вынуждены его терпеть, – и собирать, собирать, собирать информацию.

Одинцов засунул чётки под подушку, закрыл глаза и подумал, что ни в жисть не догадался бы сопоставить историю с геометрией. А Ева и профессор сообразили мгновенно, чем работа Мунина отличалась от остальных: два царя задают прямую – три царя задают плоскость. Если упала монета, можно провести черту в направлении, где она звякнула, и надеяться, что монета лежит на этой черте. Шансов немного. Зато если обшарить плоскость пола – монета сыщется наверняка. Вот ведь мозги у людей!

Дышать по методу «четыре-семь-восемь» снова не понадобилось: через минуту Одинцов уже спал.

Ему снилась контуженная сова.

– Ну и как вам? – спросил Псурцев.

В полутёмной комнатке брезжил зеленоватый свет, падавший из комнаты для инструктажа сквозь исписанную прозрачную доску. Напротив генерала сидел Иерофант.

– Я доволен, – раздался из-под капюшона спортивной куртки его негромкий голос. – По-моему, хорошо поработали. Все участвуют. Кое-что начинает проясняться. Интересные взаимосвязи наружу выплывают. Даже архив ГРАУ добрым словом помянули.

– Не надо было его ликвидировать, – сказал генерал.

– Очень правильно сделали, что ликвидировали, – возразил Иерофант.

Спор возникал не в первый раз. Архив Главного ракетно-артиллерийского управления отсчитывал свою историю с 1575 года, когда Иван Грозный первым в мире сделал артиллерию самостоятельным родом войск и основал Пушечную избу. Это было первое военное управление русской армии. За четыре с лишним века архив накопил подробнейшие данные обо всех российских арсеналах и производстве оружия – от знаменитых пушек-единорогов до самых современных ракет. Псурцев активно черпал разнообразную информацию из тамошних источников: в ГРАУ хранились уникальные документы, которые не имели отношения к артиллерии, но представляли большую историческую и научную ценность.

Иерофант забеспокоился, когда учёные обнаружили в архиве документацию по проекту «Колокол». При штурме Берлина в сорок пятом году советским артиллеристам достались материалы исследований одной из лабораторий «Аненербе». Речь в них была о генераторе энергии с КПД больше единицы. Розенкрейцер предположил: если столько лет сенсационные сведения лежали просто так – они легко могли стать добычей тех, кому не должны были попасть в руки ни при каких обстоятельствах. Псурцев возражал: доступ к архиву крайне ограничен и за каждой бумажкой можно проследить.

Иерофант не унимался: о каком контроле может идти речь, если нет даже подробного описания всех документов?! А самое главное – неизвестна их реальная ценность. Папки «Аненербе» попались учёным под руку практически случайно, когда искали совсем другое. Какие ещё тайны скрывают бездонные хранилища архива ГРАУ? И вообще, настаивал Иерофант, до тех пор пока существует хотя бы малейшая вероятность доступа к важнейшей информации, нельзя быть уверенным, что эту информацию кто-то не использует в ущерб безопасности страны. Надо закрыть к ней доступ – и закрыть немедленно!

Псурцев прекрасно понимал, что розенкрейцер преследует свои цели, желая работать с материалами архива единолично, а всех остальных этой возможности лишить. Ведь в ГРАУ обращались многие учёные: вот и Мунин, оказывается, заказывал там некоторые документы. Однако в рассуждении о проблемах с безопасностью был весомый резон, а уж в безопасности генерал разбирался. Так что Иерофант давил ему на любимую мозоль – и додавил-таки. После знакомства с перечнем документов, на которых стояли грифы «Особой важности» и «Хранить вечно», Псурцев сам стал лоббировать ликвидацию архива.

Напрасно старенький генерал, возглавлявший архив, стучался в высокие кабинеты.

– Даже у большевиков не поднялась рука на наши фонды! – бушевал он. – В семнадцатом году их сохранили. Во время войны, когда Москву готовы были немцам отдать, – не уничтожили. Когда Союз развалился – архив устоял, а теперь?!

Повод придумали смехотворный – при оптимизации центральных управлений Российской армии для архива просто не нашлось места. Некоторые генералы, которые знали об этой инициативе Псурцева, перестали с ним здороваться: ну ладно, в командовании всё больше гражданских баранов, которые не понимают, на что замахнулись, но он-то должен понимать!

В результате архив ГРАУ всё же ликвидировали, а возникшие проблемы до сих пор аукались Псурцеву, и он уже сам был не рад, что уступил Иерофанту.

– Давайте закроем тему, – предложил розенкрейцер. – Вы же знаете, орден ведёт исследования по многим направлениям, и огласка нам ни к чему. Представьте себе, что на семинаре профессора Арцишева и прочих сборищах рангом пониже разбирают секретные материалы ГРАУ. Как вам такая картинка?.. Ликвидация архива – это лучший и по большому счёту единственный действительно надёжный способ, который отсекает ненужную публику от уникальной информации. Или давайте вспомним, сколько Академия заработала на том, что накопали в ГРАУ мои люди…

Генерал молча поиграл желваками – заработок Академии был в конечном итоге его бизнесом – и вернулся к главной теме разговора.

– Вы по-прежнему считаете, что ваше собрание высоких умов, – он ткнул в сторону комнаты за доской, – сможет решить нашу задачу?

– Теперь я в этом уверен, – сказал Иерофант. – И Салтаханов неплохо справляется. Надо бы его поощрить.

– Уже, – сказал Псурцев. – Отпустил на ночь домой. Он у меня все эти дни молотил как прóклятый. А судя по тому, что я знаю, от воздержания у него спермотоксикоз может случиться. Парень очень активный по женской части. И тут ещё негритянка такая перед глазами постоянно – шух-шух… Пусть отведёт душу. На подъёме будет как штык, не беспокойтесь.

Владимир бросил последний взгляд в ночь с куполами за окном, вышел из кабинета и направился к лифту, когда в кармане зазвонил мобильный.

День получился неудачным, с какой стороны ни глянь. Салтаханов, по следу которого израильтяне надеялись снова добраться до Одинцова, как в воду канул. Коллеги из Моссада, которым Владимир переправил отсканированные записки Вараксы, тоже не порадовали. Они начали систематизировать информацию, но сразу предупредили, что дело это небыстрое. В первую очередь неизвестно было, какую цель ставил перед собой Варакса. Чего ради штудировал книгу за книгой? Если есть алгоритм, компьютер его найдёт. Но потребуется время.