— Почтовое отделение, — ответил водитель, и я сразу представил человека, покупающего тут марки. — А это… — он махнул рукой в сторону регулярного парка, за которым виднелось персикового цвета здание в неоклассическом стиле (Конни, все правильно? Неоклассический?), — это Прадо. Очень известный, очень красивый музей. Веласкес, Гойя. Вам надо туда сходить.

— Непременно, — сказал я. — Завтра я встречаюсь там со своим сыном.

Летом, перед тем как Алби предстояло пойти в «большую школу», мы покинули тесную квартирку в каменном мешке Килбёрна, где вырос наш сын, и переехали за город. Я усиленно пытался представить данное мероприятие как приключение, но Алби остался при своем мнении. Впрочем, возможно, так же, как и Конни, но она, в отличие от Алби, хотя бы не корчила рожи, не дулась и не хныкала.

— Я там буду скучать, — твердил он, однозначно заявляя о своих намерениях. — И вообще, все мои друзья остаются здесь.

— Заведешь новых, — отвечали мы, будто друзей можно менять как перчатки.

Да и для Конни переезд стал сплошной головной болью. Вечера и уик-энды уходили на «сортировку вещей», что означало выкидывание барахла с безжалостностью, граничащей со злобой; старые записные книжки и дневники, фотографии, проекты времен художественной школы, материалы о художниках.

— А что с этими красками? Разве их нельзя использовать? Может быть, Алби?

— Нет. Поэтому я их и выкидываю.

Или я находил ее рисунки в помойном ведре под банками и бутылками, отряхивал их от мусора и предъявлял Конни:

— Зачем ты это выбросила? Они чудесные.

— Они ужасные. Мне стыдно за них.

— А мне нравится этот рисунок. Я его помню. Еще с того времени, когда мы с тобой только познакомились.

— Дуглас, у тебя всего-навсего ностальгия. Мы никогда в жизни не повесим его на стену. Это макулатура, избавься от нее немедленно.

— Ну а можно, я оставлю его себе на память?

— Ладно. Только чтобы не попадался мне на глаза, — вздыхает Конни.

В результате кое-что из ее рисунков и набросков я повесил у себя на работе, а остальное положил к папкам с документами.

Мы распатронили бóльшую часть детства Алби, а кроме того, его детскую одежду, одежду для девочек, которую мы купили для нашей дочери и бережно хранили в нижнем ящике комода, причем даже не из приторной сентиментальности и не в качестве экзотического тотема, а чисто из практических соображений. А вдруг у нас родится еще один ребенок, и, возможно, девочка? И мы честно пытались до поры до времени. Все, поезд ушел. Слишком поздно для таких дел.

Ну да бог с ним, ведь нас ждали перемены, нас ждало приключение, и вот в субботу после конца последней четверти в начальной школе, где учился Алби, по ступенькам нашего дома протопали грузчики. Примерно пятнадцать лет назад, когда двое молодых людей въезжали в эту квартиру, все их имущество спокойно умещалось в задней части микроавтобуса. Теперь мы были семьей, со своей мебелью и картинами в подобающих рамах, велосипедами и масками для подводного плавания, гитарами, ударной установкой и пианино, обеденными сервизами и чугунной кухонной утварью и прочими пожитками, заполонившими некогда студенческую квартирку. Новые владельцы были молодой парой, лет двадцати, с младенцем на подходе. Они нам понравились еще во время показа. Мы оставили им бутылку шампанского на деревянном полу, в свое время собственноручно нами ошкуренном и покрашенном. Пока Алби ждал в машине, мы с Конни переходили из комнаты в комнату и закрывали двери. Фургон, перевозивший вещи, благополучно заблокировал улицу, так что времени на сантименты не оставалось.

— Ты готова? — спросил я.

— Полагаю, что да, — прошептала она, уже спускаясь по лестнице.

Я захлопнул дверь и кинул ключи в почтовый ящик.

Всю дорогу я распинался насчет того, какое это классное приключение, какой у нас теперь просторный и замечательный дом, наш дом, как приятно летом посидеть в собственном садике. Это совсем как расстегнуть ремень после плотного обеда — и получить наконец возможность спокойно вздохнуть! Алби и Конни упорно молчали. Вместе с ключами и инструкциями, как пользоваться бойлером, мы оставили позади нечто неосязаемое, чего нельзя потрогать руками. В той маленькой квартирке мы испытали периоды несказанного счастья и бесконечной печали, которая выше человеческих сил. Что бы ни ждало нас впереди, нам вряд ли придется снова пережить подобные взлеты и падения.

Мы ехали на восток под сумрачными небесами. Город сменили тихие предместья, а их — промышленные районы и хвойные плантации; очень скоро мы свернули с автострады, проскочили Рединг и покатили по проселочной дороге мимо полей пшеницы и рапса; приятная глазу сельская местность, хотя не настолько идиллическая и уединенная, как мне показалось после просмотра с риелтором. Здесь оказалось адское количество столбов, множество высоких изгородей, более того, мимо то и дело проносились машины, а также грузовики. Ну да ладно. Мы последовали за фургоном перевозчика по гравийной дорожке, нашей собственной гравийной дорожке, к дому постройки начала двадцатых годов, с балками в псевдотюдоровском стиле, самому большому в деревне! Отличная государственная школа неподалеку, мой офис — всего в двадцати минутах езды и прекрасное железнодорожное сообщение. А по шоссе до Лондона можно добраться за час, конечно при отсутствии пробок. Если прислушаться, то можно услышать шум от шоссе М40! Конечно, поработать придется, значит будет чем заняться на уик-эндах, но мы сможем наконец обрести здесь счастье, я в этом не сомневался. На дорожке перед домом — где вполне могли уместиться три машины! — я обвил руками жену и сына, словно тренер по фигурному катанию. Поглядите-ка, там на деревьях сороки, вороны! Мы постояли так секунду-другую, затем они высвободились из моих объятий.

В кухне для большой семьи — каменный пол, фирменная плита «Ага» — я открыл бутылку шампанского, достал завернутые в газету бокалы, налил буквально на палец Эггу, и наша троица выпила за новое начинание. Но как только мы расставили коробки по комнатам и грузчики уехали, стало ясно, что я крупно просчитался. При всем старании мы трое никогда не сможем заполнить это место. Слишком мало картин для голых стен или книг для книжных полок. Даже ударная установка и гитара Алби не помогут нам вдохнуть жизнь в эти огромные комнаты с высокими потолками. Мне хотелось, чтобы дом олицетворял нашу зрелость и наше процветание, этакий сельский райский уголок, вдали от хаоса большого города, с прекрасным железнодорожным сообщением. Но он почему-то казался — и, полагаю, всегда будет казаться — полупустым кукольным домом, где слишком мало кукол.

Уже ближе к ночи я обнаружил Конни молчаливо стоящей в маленькой спальне с потолком острым углом под самой крышей. Старомодные обои в цветочек были расчириканы: на стеблях роз нарисованы шариковой ручкой муравьи, а на лепестках — фломастером бабочки. Я достаточно хорошо знал Конни, чтобы догадаться, о чем она думает, но мы оба сочли за благо помолчать.