В следующем году Октавиан отправился по морю в Александрию, чтобы завершить начатое дело. Антоний заколол себя (эту сцену часто изображали в драме как трагический фарс), когда решил, что Клеопатра мертва, но после этого прожил ровно столько, чтобы успеть узнать, что она жива. Где-то через неделю она вроде бы тоже покончила с собой с помощью змеи, тайком пронесенной в ее покои в корзине с фруктами. По официальной версии ее мотивом было желание лишить Октавиана удовольствия провести в триумфальной процессии царицу Египта: говорят, что она повторяла снова и снова: «Они не будут праздновать триумф надо мной». Но, возможно, все было не так просто (или не так по-шекспировски). Самоубийство с помощью укуса змеи не так уж легко осуществить, да и большинство змей со смертоносным ядом слишком велики, чтобы спрятать их даже в царской корзине фруктов. Хотя Октавиан демонстрировал сожаление по поводу потери главного «трофея» для своего триумфа, вполне может быть, что на самом деле он полагал: царица принесет меньше проблем мертвой, чем живой. Вполне возможно – такие подозрения есть у нескольких современных историков, – что он по меньшей мере помог ей умереть. И, безусловно, он не стал полагаться на авось в вопросе с Цезарионом, зная, кто считается его отцом. Шестнадцатилетний юноша был убит.

Итак, в триумфе Октавиана летом 29 г. до н. э. был выставлен манекен царицы в момент ее смерти в натуральную величину, и даже в такой форме она привлекла к себе самое живое внимание толпы. По словам одного из позднейших историков, казалось, что Клеопатра присутствует среди других пленных. Тщательно срежиссированная процессия продолжалась три дня, официально праздновались победы Октавиана на другом берегу Адриатики в Иллирии и над Клеопатрой при Акции и в Египте: Антоний или какой-либо другой участник гражданских войн открыто не упоминался, и не было неприятных картин гибели римлян, которые столь опрометчиво выставлял на всеобщее обозрение во время празднований пятнадцатилетней давности Юлий Цезарь. И в то же время ни у кого не было сомнения по поводу того, над кем справлялось торжество и каковы будут последствия. Речь шла не только о параде победы, но и о коронационном ритуале.

Не все так очевидно в истории войны между Октавианом и Антонием. До нас дошла полная самоуверенности и самооправдания версия победителей – Октавиана и его друзей. Но сомнительность самоубийства с помощью укуса змеи – лишь один подозрительный аспект истории этого периода. Под вопросом также и то, насколько аморальным, или антиримским, был образ жизни Клеопатры и Антония в реальности. Разумеется, дошедшие до нас описания не вымышлены от начала до конца. Один из источников, которым пользовался Плутарх при написании биографии Марка Антония через 150 лет после его смерти (в эту биографию вошло много сенсационных примеров непозволительной роскоши), – рассказы потомка одного из поваров Клеопатры, которые, вполне возможно, отразили взгляд на кулинарные изыски двора с точки зрения слуг. Но совершенно ясно, что как в то время, так и тем более в ретроспективе Августу (как его вскоре стали называть) было выгодно представлять свою схватку с Антонием и Клеопатрой как борьбу римских, западных традиций и восточного излишества. В виртуальной словесной битве, как и в последующем обосновании прихода Августа к власти, это столкновение предстало борьбой добродетелей Рима с опасностями и декадансом Востока.

Роскошь двора Клеопатры безумно преувеличивалась, и сравнительно невинные происшествия в Александрии перетолковывались до неузнаваемости. Например, как бы ни решил Антоний отметить свою армянскую победу в Александрии, нет никаких свидетельств, кроме римской критики, говорящих нам о том, что это было нечто похожее на римский триумф (скупые дошедшие до нас описания дают основания полагать, что это скорее было похоже на некий ритуал, связанный с богом Дионисом). И выставляющие Антония в неприглядном свете цитаты из завещания, разумеется, выбрали с пристрастием (если они вообще соответствовали действительности).

Битве при Акции ключевую роль тоже приписали позднее. Ее начали воспринимать как гораздо более масштабное столкновение, чем было на самом деле, и даже как момент основания режима Августа, история которого до сих пор отсчитывается от 31 г. до н. э. Один из более поздних историков дошел до того, что предложил считать второе сентября, день этой битвы, одной из немногих основных дат римской истории. Возле места битвы был построен новый город под названием Никополь («Победоград»), а также огромный памятник над морем, украшенный рострами поверженных кораблей и фризом, изображающим триумфальную процессию 29 г. до н. э. Рим также наполнился напоминаниями об этом событии во всяком виде – от монументальной скульптуры до драгоценных камей, и многие рядовые, воевавшие на выигравшей стороне, гордо добавляли к своему имени «Акциакус», «человек Акция». Более того, в римском представлении эта битва почти сразу же превратилась в столкновение между дисциплинированными римскими войсками и дикими ордами Востока. Несмотря на то что Антония неизменно поддерживали сотни сенаторов, все внимание сместилось на экзотические толпы с «варварским богатством и странным оружием», как выражался Вергилий, и Клеопатру, отдающую приказания с помощью египетской трещотки.

59. Фрагмент недавно обнаруженного памятника победы на месте битвы при Акции изображает триумфальную колесницу Октавиана во время процессии 29 г. до н. э. Двое детей едут рядом с Октавианом, накрытые его рукой. Скорее всего, это его дочь Юлия и Друз, сын его жены Ливии от предыдущего брака, или же дети Клеопатры и Марка Антония

Клеопатра была ключевым элементом в этой картине. Как и в случае с Фульвией, сообщения древних писателей о ее военном руководстве вызывают сомнения. Но в качестве мишени она была полезна. Сосредотачивая внимание на ней, а не на Антонии, Октавиан мог представить войну как борьбу с иностранным, а не с внутренним врагом – с опасной, царственной и соблазнительной, да еще и противоестественной, по римским представлениям, командующей, взявшей на себя мужские обязанности в области военного дела и управления. Возможно, Антоний даже казался жертвой, совращенной с истинного пути римского долга иностранной царицей. Когда Вергилий в «Энеиде», написанной через несколько лет после победы Октавиана, воображает, как жарко пылает любовь царицы Дидоны, властительницы африканского Карфагена, и как она пытается обольстить Энея, чтобы тот не пошел по уготованному ему судьбой пути (ведущему к основанию Рима), нам слышится явный намек на Клеопатру.

60. Надгробие Марка Биллиена, который служил в одиннадцатом легионе (legione XI) в битве при Акции и принял имя Акциакус («человек Акция»), чтобы отметить свое участие в победе. Несмотря на то что нижняя часть камня отсутствует, дошедший до нас обломок, а также место находки говорят о том, что Акциакус стал членом муниципального совета (decurio) в ветеранском поселении в Северной Италии