– Не знаю, что ты там себе придумала, – забавно изрекает Марк, – и все, что бы ты ни надумала – ложь. Меня ввели в курс дела, Ева. Я не выгораживаю Лукаса, но я помню эту Джорджину. И еще в те времена, когда с Блэнкеншипом у нас была завидная дружба, он посылал ее. На Джо иногда накатывает, – делится итальянец, – понимаешь? Она, бывает, долгими месяцами тебе друг, а затем ее переклинивает – секс, секс, секс! Джо… Джо странная, Ева, но Лукас приятельствует с ней со старшей школы. Да, он поступил нехорошо по отношению к тебе, и я убежден, что он сделал выводы; этот конфликт открыл ему глаза на некоторые вещи. Пойми его тоже, – вздыхает Марк слегка замотанно, – Он никогда в отношениях не был. Он учится – помоги ему.

Я дышу в трубку. Быть может, Маркусу кажется – мне безразличны его слова, но нет. Закрыв ладонью микрофон, я боюсь выдать свой почти беззвучный, безутешный плач. Слезы льют градом, я не могу ничего с ними сделать. Сердце не слушается – больно, сильно болит. Но я так благодарна Марку – он говорит мне это все, и я уясняю для себя то, чем раньше не проникалась.

– Дейл сообщил о том, что у Лукаса никого не было за все эти месяцы вашей разлуки. Ева, он любит тебя. Он использовал Валерию, чтобы ты злилась, ведь ревность и любовь идут бок-о-бок. Но ни разу он к ней не прикоснулся. – Его баритон преисполняется лаской и теплом: – Ева… Он любит тебя.

Теперь я зажимаю рукой рот. Горькие капли стекают по тыльной стороне ладони на белые джинсы, пачкая их. Оставляя следы.

Я тоже люблю.

– Я мог солгать, – произносит Маркус чуть печальнее; смеется, но безрадостно: – Ты ведь, знаешь, как я хочу тебя, да? Я мог бы сказать неправду, и тогда у меня появился бы шанс. Но я не смогу.

Откинувшись назад, уговариваю себя вдохнуть-выдохнуть – успокоиться. Снаружи мелькает ночная панорама грандиозного города. Я уже было вскидываю руку, дабы попросить водителя отправляться обратно в Waldorf, как вдруг Маркус говорит:

– Лукас ждет. Он… обронил кое-что… Уверил, что ты в курсе, где он хотел быть с тобой этой ночью. – С энтузиазмом подталкивает меня к выбору: – Решайся! Этот придурок спустил все свои деньги на новую тачку! Ему пришлось влезть в кредит, чтобы устроить тебе сюрприз. – Осекшись, Марк хохочет. – Упс! Слова «сюрприз» ты от меня не слышала, договорились?

Я смеюсь вместе с ним – и это смех сквозь слезы. У меня, будто открылось второе дыхание.

Я это чувствую.

Так и есть.

– Ева, – интонация вырабатывает ясность, что мы вот-вот попрощаемся, – увидимся в Риме.

Он выдает заключительный ликующий смешок и отключается. Наверняка Ферраро ощущает себя купидоном. На этот счет тяжело поспорить. Я еще пару минут всматриваюсь в его имя на зажженном экране, а, набравшись храбрости и уверенности, прошу таксиста:

– Отвезите меня, пожалуйста, к «Лондонскому глазу».

***

Поблагодарив шофера, я от души улыбаюсь ему и говорю прощай. А он желает мне удачи. Напутствие незнакомого человека наделяет дивной безбоязненностью.

Машина все не уезжает, а я, заметив силуэт Лукаса, повернутого ко мне спиной, не отваживаюсь подойти к нему. Сделать бы хоть первый шаг…

Моего геройства хватило до той, собственно, минуты, когда машина остановилась в районе Ламбет. Южный берег Темзы охвачен несущественным туманом, однако даже будь погода хуже, колесо обозрения, светящееся синим цветом, нельзя было бы не заметить.

Высунувшись из окна, водитель окликает меня:

– Мисс?

Я оглядываюсь на мужчину, поправляющего козырек зимней кепки.

– Не знаю, как этому джентльмену удалось договориться, но он молодец, – кивнув в знак вежливости головой, он заново заводит мотор.

Я засовываю замерзшие руки в карманы кожанки и озадаченно свожу брови к переносице.

– Вы о чем? Прошу прощения, мистер, просто я не поняла.

Пальцы его ладони согнуты, но один он вызволяет из кулака и указывает на достопримечательность Лондона, воздвигнутую в конце двадцатого века.

– «Чертово колесо»! – восклицает таксист. – Оно движется! Плавно, как и всегда. Я сначала даже не обратил внимания…

Шофер цепляет правой рукой руль и подмигивает мне безо всякой двусмысленности и намеков.

– В холодную пору года этот аттракцион, мисс, работает до шести вечера. Летом – по-моему, до девяти. Но никогда – поздней ночью или ранним утром, – восхищенно гоготнув, мужчина показывает мне большой палец. – Идите, мисс. Идите.

Машина бесшумно отъезжает от тротуара, вливаясь в поредевший автомобильный поток. Память еще хранит искреннее удивление таксиста и его сердечную широченную улыбку. Его упоение согрело душу. В самом деле, приятно просто стоять и смотреть на ярко-синее колесо обозрения, озаренное светом. Но ноги ослушиваются всяческих команд. Дело не в страхе высоты, а в том, что мириться трудно. Мы с Лукасом столько друг другу наговорили, однако он не отменил задуманной программы.

Асфальтированная дорожа, ведущая к Блэнкеншипу, − узкая. Я распоряжаюсь своим телом, требую идти вперед. Изредка останавливаюсь, глядя на каменную спину Лукаса. Тот запрятал ладони в карманы пальто и даже не шевелится. Полы его верхней одежды чуть-чуть развевает ветер. Короткие пряди русых волос – тоже.

Не желаю зацикливаться на дурных словах, сказанных друг другу. Мне нужна моя смелость, которая, вероятно, осталась в кэбе. Верните мне решительность, ее особенно не достает. Чем ближе необходимая цель, тем медленнее делается шаг. Кислород застревает в дыхательных путях. Не вдохнуть, не выдохнуть. Пульс подскакивает в тот миг, когда Лукас оборачивается, точно почувствовав меня.

Он широко раскрывает глаза и моргает, не переставая, как диснеевский принц. На его губах застывает робкая улыбка. Я осмеливаюсь приподнять уголки своих губ, чтобы подбодрить британца. Сапфировый свет на колесе сочетается с васильковым блеском его несравненного взора.

– Ты пришла… – То ли вопрос, то ли утверждение.

Я улыбаюсь Блэнкеншипу во всю ширь.

– Пришла…

Он такой очаровательный, когда не находит от взволнованности необходимых слов, однако же у него выходит вполне твердо произнести:

– Мы прокатимся в одной из капсул, когда подтянется вся команда сотрудников аттракциона, – он кивает припаркованные невдалеке машины. – Ты доверяешь мне?

Заменяю ответ, состоящий из букв и голоса, действиями. Ровняюсь с Лукасом, возвышающимся надо мной. Теперь между нами всего несколько миллиметров свободного пространства. Он робко и трепетно вздымает руку и пальцами обводит линии моего лица. Это чистое блаженство – я прикрываю веки, наслаждаясь прикосновениями любимого.

– Mi dispiace, – хрипло шепчет Блэнкеншип, извинившись по-итальянски.

Распахнув глаза и разомкнув оледенелые губы, я отпускаю:

– Мне тоже очень жаль.