Кингсли пытался обуздать свой гнев. Он отлично понимал, что Шеннон специально его злит.

— Ошибка, сделанная на ранней стадии этого расследования, — произнес Кингсли медленно и четко, — заключалась в предположении, что два свидетеля, заявивших о том, что из комнаты Аберкромби выходил офицер, говорили об одном и том же человеке. Но это не так. Мне это известно со слов Маккруна, который сообщил, что сестра Муррей была по-прежнему в комнате, когда он из нее вышел. Соответственно, мужчина с нотной папкой, который прошел мимо Маккруна, когда он покинул комнату, не мог быть тем же самым человеком, которого видела сестра Муррей, когда она сама вышла оттуда. Аберкромби в ночь его смерти посетили два офицера. Лейтенант Стэмфорд был первым, и именно его видел Маккрун.

Шеннон пожал плечами и, верный своей привычке, прикурил новую сигарету от старой, словно хотел показать, что откровения Кингсли не особенно его взволновали.

— Вы беседовали с Маккруном во время сражения? — поинтересовался Шеннон.

— Да. Мы некоторое время сидели в одной воронке.

— Отличная работа, должен сказать. Молодец. Из вас получился неплохой солдат, верно? Я видел упоминание о медали, которое полковник Хилтон передал после того, как вы атаковали немецкий окоп. Мы с Каммингом улыбнулись, когда получили его. Отличная работа для человека, отказавшегося воевать, подумали мы. Стоило до тошноты разглагольствовать насчет «оскорбленной логики». Ну и сколько же несчастных немцев вы прикончили?

Теперь пришла очередь Кингсли прикурить новую сигарету от предыдущей. Едва ли кому удавалось разозлить его, но Шеннон умел привести его в бешенство.

— Поэтому вопрос заключается в том… — начал Кингсли, глубоко затянувшись сигаретой.

— Они вас беспокоят, — настаивал Шеннон, — эти мертвые немцы? Снятся вам по ночам? Вы по-прежнему видите их лица? Спорю, что видите.

— Если сестра Муррей видела не Стэмфорда..

— Да уж, представляю, как у вас все в голове перепуталось. Вы погубили свою жизнь, отказались от красавицы-жены и бросили сына, чтобы не убивать немцев, а потом приехали во Францию и перебили целый взвод. Чертовски странный способ доказать высокие моральные устои…

— Если сестра Муррей видела не Стэмфорда, — продолжил Кингсли спокойно и твердо, — то кого же она видела? Мы оба знаем ответ на этот вопрос, не так ли, капитан Шеннон? Потому что офицер, которого видела сестра Муррей, это вы.

Шеннон улыбнулся и отступил от дерева, на которое опирался. Его походка уже не была столь беззаботной; сигарета по-прежнему лениво свисала с его губы, но все же он был настороже.

— Я? Инспектор Кингсли, — протянул Шеннон, и в этот раз Кингсли не стал поправлять его, — с чего бы ей видеть меня?

— Мне следовало догадаться раньше. Вообще-то сестра Муррей еще в первый день моего с ней знакомства дала мне подсказку, сама того не зная, но я осознал важность ее слов, только когда понял, что офицеров точно было двое.

— И что же сказала вам прелестная, но довольно суровая сестра Муррей?

— Она сказала: «Сначала появился капитан Шеннон. Потом произошло убийство, и полиция сказала, что раскрыла его, а теперь появляетесь вы». Слышите, капитан: «Сначала появился капитан Шеннон». Вы не ездили во Францию, чтобы допросить свидетелей по делу, вы уже были здесь.

Полоска пепла на сигарете Шеннона становилась длиннее, но он ее не стряхивал.

— Я никогда не отрицал этого. Я солдат, где мне еще было быть, как не во Франции?

— Но вы не были в бою. Вас уже откомандировали в Секретную службу. Вы выполняли работу шпиона, приглядывали за такими, как Хопкинс и Маккрун, не так ли?

Шеннон снова пожал плечами, и пепел упал.

— Ну да, выполнял, и спроси вы меня об этом, я бы так и сказал. Теперь, когда в России не стало Керенского и появился Ленин, наше главное опасение — это большевизм в наших собственных рядах. Но как, позвольте вас спросить, это связано с Аберкромби?

— Ну, большевиком Аберкромби, конечно, не был, но и образцом воинской доблести уже не являлся, верно?

— Разве?

— Думаю, вам это известно. Аберкромби совершенно разочаровался в войне. Его взгляды были четко отражены в его последних стихах, и, более того, он намеревался сделать что-то большее.

— Кажется, вы знаете довольно много о парне, который умер до того, как у вас появилась возможность с ним встретиться. Вы обращались к ясновидящему?

— Да нет, просто поговорил с надежными свидетелями. В последние дни своей жизни виконт Аберкромби старался раздобыть зеленый конверт, в котором он хотел отправить домой письмо мимо глаз цензуры.

Рука Шеннона лежала на кожаной кобуре. Кингсли не видел, когда Шеннон опустил ее туда, но все же рука была там, пальцы играли с маленькой пуговицей на крышке. Шеннон снисходительно улыбнулся.

— Поразительно, до чего солдаты верят в чушь с этим зеленым конвертом, — протянул он через сигаретный дым. — Ради всего святого, если мы хотим читать чьи-то письма, мы их читаем, и не важно, какого цвета конверт.

— Одно письмо Аберкромби уже не прошло. Его прочитал и отказался пересылать полковник; именно в нем виконт пытался подать в отставку с военной службы. Но это письмо он пытался отправить не в армию, не так ли? В противном случае это было бы внутренним делом. Так кому же писал Аберкромби? Вряд ли своей матери. Чем бы она ему помогла в этом деле? Возможно, отцу? Едва ли, я сомневаюсь, что главный организатор тори в палате лордов стал бы ему сочувствовать. Нет, по-моему, он писал в газету. Он собирался пойти по стопам Зигфрида Сассуна. Полковник Хилтон, предвидя губительные последствия, к которым такая смена настроения привела бы на родине, приехал навестить Аберкромби сюда, в замок Бориваж, и попытался заставить его изменить свое мнение. Более того, полковник объяснил, что если Аберкромби не передумает, он переправит подстрекательское письмо в Генеральный штаб. Именно так он и поступил.

— И вы думаете, что это письмо попало ко мне?

— Я не знаю, кому еще его могли отдать, как не главному офицеру, отвечающему за безопасность в данном районе. Ваше задание заключалось в том, чтобы разбираться с мятежами, а здесь точно был мятеж, причем в высшей степени провокационный. Прославленный офицер отказывается служить? Человек, написавший «Да здравствует Англия», называет войну глупой и безнравственной? И куда менее искушенный человек, нежели ваш, капитан, понял бы, что это письмо очень опасно.

Шеннон расстегнул пуговицу на кобуре.

— Перед вами был человек, — продолжил Кингсли, — который мог причинить гораздо больше вреда боевому духу, чем все социалисты рабочего класса вроде Хопкинса и Маккруна, вместе взятые. Они всегда были против войны. Аберкромби, как и Сассун, восстали против войны, а это куда неприятнее. И случай Аберкромби был куда серьезнее случая Сассуна: конечно, они оба были приставлены к награде за героизм, но Аберкромби был записным патриотом, сыном крупного политика-консерватора, британским аристократом…