Дон Кало идиотом не был — такие не становятся донами мафии, равно как и трусы, как и слабаки; его подводил неистребимый провинциализм, ограничивавший его кругозор сначала родной округой, а, затем, масштабами Сицилии — провинциализм, к беде дона, дополненный практически полным отсутствием образования. В первый миг он даже побагровел от ярости — никто из тех, кто смел его оскорбить, не остался в живых, именно благодаря своей силе воли, бешеному желанию вырваться из бедности, смелости, житейской мудрости и крестьянскому практицизму, а также, не в последнюю очередь, неумению и нежеланию прощать обиды — паренек из бедной крестьянской семьи сумел стать одним из самых могущественных людей Сицилии. Однако же, не столько умом, как звериным чутьем матерого волка, дон почуял, что кардинал-архиепископ Луиджи не столько желает оскорбить его, сколько находится в состоянии холодного гнева за ошибку, поставившую под удар нечто очень важное. Но в чем эта ошибка заключалась, дон Кало решительно не понимал!

— Ваше Высокопреосвященство, надеюсь, Вы простите мне мою необразованность — но я не вполне понимаю, в чем именно заключается моя оплошность? — эти слова дона Калоджеро можно было отправлять в парижскую палату мер и весов в качестве эталона почтительности.

— Как, по-твоему, сын мой, что такое сталинизм? — вопрос был задан тоном, на пару градусов теплее прежнего.

— Это русский большевизм — под руководством маршала Сталина — дон Кало был искренне удивлен такому странному вопросу.

— Это порядок, при котором мечта становится явью — сказал кардинал — например, маршал Жуков, что принимал у немцев капитуляцию, сын крестьянина. Начальник советского Генерального Штаба, маршал Василевский — сын бедного сельского священника (у ортодоксов священники низшего ранга имеют право вступать в брак). Любой, если он умен, образован, смел, талантлив, может достичь вершины — паровозный машинист, стать министром,[41] сын крестьянина или счетовода, стать генералом. Ты знаешь, что сейчас в СССР большинство инженеров, офицеров, врачей, учителей — дети крестьян и рабочих? В эту войну русские дрались насмерть, вовсе не из страха перед наказанием или желания награды: нет наказания хуже смерти, и зачем награда мертвецу? Но русские шли даже на верную смерть ради будущего своих детей и внуков — зная, что если их сын будет так талантлив, храбр и трудолюбив, как маршал Василевский, то именно он будет начальником советского Генштаба, а не потомок славных предков герцог Аоста, не могущий похвастаться ничем кроме родовитости. Ты все понял?

— Простите, нет — признался дон Кало — эта девка, простите, синьора Лючия, тут причем?!

— Нет, ты действительно идиот, сын мой — с ледяным спокойствием констатировал кардинал — ты не понимаешь, отчего сейчас почти всех новорожденных девочек в Италии, что на Севере, что на Юге, родители называют ее именем? Да оттого, что она, из крестьянской семьи, при прежнем порядке не могла рассчитывать выше, чем на замужество с деревенским лавочником, или, предел мечтаний, с сержантом карабинеров, теперь стала сбывшейся мечтой для итальянцев! Это не сказка про Золушку, случайно встретившую принца — а доказательство, что любая, кто совершит подобное ей, станет принцессой в жизни а не в сказке! Ты думаешь, Его Святейшество был рад, лично венчая эту пару в главном Храме христианского мира, как королевскую чету? Но у него не было выбора — русские говорят, «если не можешь убрать, то возглавь» — и надо было, чтобы эта мечта стала не против, а на пользу Церкви! Того, кто пытается разрушить мечту, люди не прощают. А ты, наказание Господне за грехи мои тяжкие, задумал сделать именно это, совсем не подумав ослиной задницей, которая у тебя вместо головы, к каким последствиям это приведет!

— Но она оскорбила, и продолжает оскорблять меня и мой род — осторожно напомнил дон Кало — я не могу оставить это простить.

— Прекрасно, что ты заботишься о чести своего рода — но кто разрешил тебе подрывать авторитет Матери-Церкви? — тихо осведомился кардинал — Или, может быть, ты собрался указывать Его Святейшеству, как ему следует поступать? Знаешь ли ты, что Священная Конгрегация (инквизиция, если ты забыл, как она называлась еще тридцать пять лет назад) ведет расследование по обвинению в ереси некоего Калоджеро Виццини — возможно, ты слышал об этой заблудшей овце? Оный синьор Виццини изволил сказать отцу синьоры Лючии, что она должна вместе с отцом приехать на Юг, бросив законного мужа, с которым ее соединил сам Его Святейшество, чтобы здесь друзья синьора Виццини расторгли таинство брака, заключенного Его Святейшеством, после чего все тот же Виццини нашел бы для той, кто обрела буквально святость в глазах миллионов итальянцев, нового мужа, своей волей, еще и взяв себе роль ее отца! Я и мои друзья пребываем в сомнениях — синьор Виццини повредился рассудком, и, нуждается в помещении в больницу для душевнобольных, пока не сотворил что-то еще более тяжкое? Или он является настоящим, неподдельным еретиком, заслуживающим аутодафе — по законам стародавним, однако не отмененным, вспомните про участь дуче? Или же он продался красным, сознательно делая все для того, чтобы Юг достался русским? Если все обстоит именно так, как синьор Винченцо рассказал смиренным отцам Ордена Иисуса, и присягнул на Писании, что синьор Виццини сказал именно это, слово в слово.

Кардинал-архиепископ смотрел на дона мафии — и его взгляд напомнил дону Кало взгляд знакомого мясника из Кальтаниссеты, решающего, пора резать эту овцу, или нет. Калоджеро прошел долгий, смертельно опасный путь от рядового мафиозо до дона мафии — но от услышанного и ему стало нехорошо. Если его осудит Церковь, от его авторитета на Сицилии не останется ничего. А доказанное обвинение в ереси значило не только уничтожение всего, что добился в жизни лично он, но и превращение всего его рода даже не в изгоев, а в родню еретика, в сицилийской деревне это было намного хуже.

— Я никоим образом не собирался подрывать авторитет Церкви — и если я хоть в малой степени это сделал, то я искренне раскаиваюсь! — просипел дон Кало севшим голосом — Христом и Богородицей клянусь — я просто пошутил!

— Что ты сделал, Ослиное Дерьмо — пошутил?! — тихий голос кардинала был страшен — Ты понимаешь, змеиный выползок, как ты подставил всех уважаемых людей Юга своими выходками — или до той задницы, которая заменяет тебе голову, будучи набита первосортным навозом, до сих пор не дошло, каковы ставки в той игре, в которую тебя взяли благодаря моему поручительству?! Рассказывай, как на исповеди, как было дело — может еще удастся что-то исправить!

Дон Кало изложил историю с Пьетро Винченцо — всю, до последних мелочей. Как он, обозленный наглой выходкой «какой-то девчонки», и зная, что ее отец в Африке, и должен вернуться, приказал внести эту фамилию в особый список и немедленно принять меры, когда указанное лицо ступит на территорию Свободной Италии. Но он не приказывал бить и пытать этого человека, идиоты карабинеры перестарались! Отец Лючии был всего лишь гостем в доме Дона Калоджеро, всего лишь попросившего передать глупой девке, каковой дон ее считал, учитывая ее молодость и жизненную неопытность, нижайшую просьбу вести себя приличнее, и принести извинения. Может, и прозвучала угроза — но просто для проформы. А в заверение он, уважаемый Дон Мафии, решил продемонстрировать безответному, раздавленному, как он считал, крестьянину Пьетро свое превосходство, рискованно пошутив.