– Пройдешься со мной?

Судя по виду, она сомневалась, но все же вышла за ним сперва на террасу, а потом спустилась и на лужайку. Удалившись от дома, он протянул руку.

– По-моему, нас не представили. Я Тедди.

Руку она приняла, и он заметил, что ногти сгрызены до живого.

– Я вас узнала по снимку в выпускном альбоме Минервы.

Тедди удивился, что у Мики такой сохранился. Он что, специально альбом выкопал, чтобы показать ей, или это она его нашла в чулане на какой-нибудь пыльной полке?

– А кроме того, он все время о вас с Линкольном говорит. Вообще-то вас двоих я знаю, к черту, лучше, чем его самого. Вы втроем правда были влюблены в мою мать?

– Правда.

– Так какого хрена она думала, когда выбрала его?

Тедди так и не понял, шутка это или искренний, хоть и грубо выраженный вопрос.

– Эй-эй, – произнес он, – два других сценария не заканчиваются тобой.

– Велика потеря для мира.

– Если бы не сарказм, я бы с тобой согласился.

– Мило с вашей стороны, но вы меня не знаете.

– У меня такое чувство, что знаю.

– Чувствуйте сколько влезет, дядя, но уж поверьте мне – не знаете.

Тедди невольно усмехнулся.

– Вот это ты сказала в точности как твоя мать. – Они немного помолчали, пока Тедди не попробовал другой маневр: – Так отец о себе не много-то рассказывает?

Она скроила гримасу “ну еще бы”.

– Говорит, что я вижу – то и получаю.

– Что бы тебе хотелось знать?

Она сделала глубокий вдох.

– Почему он такой? Каким он был в юности? Как ему удается почти все время быть таким расслабленным, а потом вдруг бац – и полный мудак?

И вот он просто начал. Рассказал ей о семье Мики в Уэст-Хейвене, Коннектикут. Как в детстве его баловали сестры, а к шестнадцати он уже удирал в бары играть с музыкантами постарше. Как его отец постоянно называл гитары “Фендер” “Фенсонами”. (Это вызвало улыбку.) Как Мики поразил всех великолепными выпускными оценками. Как однажды Майкл-старший с бригадой обедал в местном заведении, а когда пришла пора возвращаться к работе, все встали, а папа Мики – нет, остался сидеть, и всё, потому что у него не выдержало сердце. Как они втроем познакомились в сестринстве у Джейси, где подавали еду, а Мики предпочел драить кастрюли на кухне. (Так вот откуда пошло это название – «Большой Мик на кастрюлях»!) Как они втроем и ее мать, которая в то время была помолвлена, вернулись в корпус “Тета” однажды поздно ночью, и после того, как одна сестра обозвала Джейси потаскухой, та взасос поцеловала каждого из них прямо у этой швабры на глазах. Как в другой раз после пятничной пьянки Мики еще кое с кем из подавал отправились в корпус “САЭ”, и ее отец, разозлившись на каменных львов у входа, вырубил одного студентика, который открыл им дверь и пригласил на вечеринку. (Ладно, вот это и впрямь на него похоже.) А самое главное – как он сам, Линкольн и Мики вместе смотрели первую вьетнамскую призывную лотерею в подсобке сестринского корпуса, и ее отцу выпал девятый номер из трехсот шестидесяти шести, а Джейси потом дожидалась их на парковке и заплакала, когда об этом узнала. И наконец, что девизом их было “Один за всех и все за одного”. Дилия молчала, и в глазах у нее стояли слезы. Но лишь миг ей потребовался на то, чтобы вернуться в “обычный режим”, как определил это состояние для себя Тедди.

– Так вы, по сути, утверждаете, что я фуфло, раз не ценю, какой он клевый парняга.

– Нет, я просто говорю, что если он тебе не открывается, то лишь потому, что он сын своего отца, а такие парни обычно не откровенничают. Они на все смотрят искоса, особенно на эмоции. Если он тебе не сказал, что тебя любит, это не значит, что он тебя не любит.

– Ага, но и не значит, что любит.

И вновь он заметил ее обкусанные ногти.

– Ничего, если я тебе задам личный вопрос?

– Ну, наверное.

– Что тебе сейчас труднее всего?

– Вы же знаете, что я торчу, да?

– Я знаю, что тебе нелегко с опиоидами.

– Я ж говорю, я торчок. Он хочет, чтоб я бросила. Я и сама хочу бросить. Но вся штука в том, что в сутках, мать их, просто слишком много часов.

– Это я вообще-то понимаю.

Она глянула на него так, словно хотела спросить, о чем это он, но передумала.

– К тому же, что бы вам там ни рассказывали, торчки остаются торчками, потому что от наркотиков плохое становится хорошим, а кому же из нас не хочется хорошего? В общем, я думаю, скоро он махнет на меня рукой, и тогда никакой разницы больше не будет.

В ответ на это Тедди фыркнул.

– Если думаешь, что он когда-нибудь махнет на тебя рукой, ты его по-настоящему не знаешь.

– Вот и поглядим, наверное.

Тон ее раздражал, но Тедди не стал выпускать пар, а произнес:

– Так а с чем у тебя хорошо?

– А у меня с чем-то хорошо?

– Ты прекрасно поешь.

– Я сносно пою.

– Хочешь заниматься этим и дальше в жизни?

Она пожала плечами.

– А почему вы спрашиваете?

– Просто интересно, не играешь ли ты с собой на понижение. Так многие поступают.

– У меня такое чувство, что мы сейчас говорим о вас.

Мики был прав, подумал он. Она и вправду не дура.

– Ладно, – произнесла она, – а у вас с чем хорошо?

Тедди задумался.

– Наверное, я бы сказал, – с тем, чтобы чинить сломанное.

– Типа чего?

– Много чего. В детстве я дома ремонтировал. Тостеры. Радио. Все, что портилось.

– Должно быть, родители были довольны.

– Да не особо. Они английский в старших классах преподавали. И смотрели свысока на тех, кто умел что-то полезное.

– А сейчас вы что чините?

– Чужие книжки.

– Почему же свою не напишете, раз у вас это хорошо получается?

– Вот видишь? Сразу в самое яблочко. Мой любимый преподаватель в колледже советовал не писать книгу, пока не станет невозможно ее не писать. Похоже, я следую его совету.

Она хитро улыбнулась.

– Я б на вашем месте с этим слишком не тянула. Выглядите вы не то чтоб очень.

– Верно, только я не всегда выгляжу так скверно, как сейчас.

– Поверю вам на слово.

– А ты, наверное, молотком махать не умеешь?

Дилия посмотрела на него так, словно он произнес что-то на суахили.