Пытаясь не перетягивать их эмоции на себя, Аня сосредоточилась на беседе.

– …Как ты отомстил за Нагала, – говорил Шан.

– Легче от этого что-то не стало, – отвечал Тейн.

– У тебя хотя бы был друг.

– У тебя что, нет друзей? А как же Никк?

– Нет, я не то имею в виду. – В голове Шана вспыхнула обида. Не вбирай в себя его эмоции, Аня! – С Никком мы, конечно, друзья. Пробраться в закрытую библиотеку без спроса, умыкнуть документы из кабинета старейшин или озеро заморозить, чтобы покататься на льду… Но он всегда далеко. Всегда с кем-то. Родители, Дафна, а теперь еще и… Аня.

– А ты?

– Я вечно один. С самого детства для родителей я учусь недостаточно усердно, для коллег работаю недостаточно хорошо. Делаю неправильный выбор, говорю неправильные слова, влюбляюсь в неправильных людей… Где вот, скажи, моя семья сейчас? Им плевать, что со мной. Сорвусь ли я с крыши или меня убьет фомор… Ой.

Шан осекся, но Тейна это только позабавило.

– Продолжай уже, даитьянин.

– В общем, при любом раскладе мать лишь разочарованно вздохнет, а отец скажет: «Ничего другого и не ожидал. Шандар никогда не умел жить, понятия не имел, что значит быть личностью». Прости, тебе совершенно неинтересно выслушивать мои проблемы.

– Нет, нет, это… – В мыслях Тейна промелькнула картинка того, какой он представлял Суталу. Искренность и гармония, даитьяне друг в друге души не чают, утопия и недосягаемый рай. – Знаешь, твои проблемы мне даже настроение подняли. Оказывается, не только у меня все в жизни паршиво…

Мысленно устремившись дальше, Аня вскоре нашла и остальных.

– …Так, значит, Хораун виноват в смерти моей сестры? – говорила Телл. Скептицизм и боязнь окутывали ее разум. – И твои руки, Чарна, были в его власти?

Чарна молчала, но внутри у нее все горело.

– Каково это, когда кто-то другой контролирует твой рассудок? – спросил Ирн, хоть боялся услышать ответ.

– Ты когда-нибудь желал собственной смерти? – произнесла фоморка после паузы.

– Нет.

– Тогда ты не поймешь.

– Но я хочу понять.

Еще одна пауза. Сомнения.

– Представь, что твое тело тебе больше не принадлежит, Стальгард. Ты лишь наблюдатель пьесы на задних рядах. Чужие мысли в твоей голове, чужие желания. Темные и мерзкие, от которых хочется сбежать, но последнее убежище – собственный разум – захвачено.

– Но…

– Представь отравленный кинжал, который невидимая рука с любовью проворачивает под ребрами. Боль разливается по всему телу, и ты уже не знаешь точно, где находится рана. Что избавляет от боли, если не смерть?

– Свобода.

– Ты в тюрьме собственных страхов и фобий, о которых кинжал знает все. Темнота окутывает, как густой туман, мрак затмевает глаза. Рано или поздно ты потеряешься навсегда. Во тьме нет свободы…

«Аня?» – неожиданно позвал голос Нааека. – Это ты?»

От неожиданности Аня чуть было не запнулась на ровном месте.

«Вы можете меня слышать?»

«Я провел годы тренировок, учась ограждать свой ум от незваных гостей, – усмехнулся Нааек. – Правда, я всегда думал, что такое возможно только во сне, когда разум дремлет. Что ж, вы с Никком, похоже, созданы, чтобы нарушать правила».

По спине пробежал холодок. Правила… Нарушили ли они с Никком одно, украв «Книгу Судеб» когда-то?

Заметив встревоженность Ани, Нааек продолжил:

«Будьте осторожны, когда предстанете перед советом. Меня не покидает чувство, что я позволил вам пойти прямо навстречу смерти. Даже если бы твой отец погиб от рук Хорауна…»

– Что значит если бы?! – вырвалось вслух. Даф с Никком обеспокоенно покосились на Аню, а стража вновь принялась проверять оружие.

«Нааек, мой отец… – даже мысленно голос Ани дрогнул, – жив?»

«Ты не знала?»

Мир растекся от навернувшихся на глазах слез, ресницы вдруг стали неподъемно тяжелыми. Еще секунда, и две соленые капли потекут по щекам.

«Перед возвращением на Да’Арию мы с Кллиссом заметали следы на Земле, – объяснил Нааек. – Немного прибрались в твоей квартире, отмыли все, поправили воспоминания соседке, вызвавшей полицию».

«А папа?»

«Он был в критическом состоянии, так что мы подлечили его кристаллами и на всякий случай увезли в больницу. Только вот… – Нааек замялся, его мысли превратились в расплывчатый вихрь. – Мы были готовы к худшему, что Лир не сможет тебя защитить от Хорауна, поэтому подкорректировали Александру память тоже».

«То есть он…»

«Не помнит тебя. И не помнит, что у него когда-либо были жена и дочь».

Слезы. Обжигающие кожу, сдавливающие горло и высасывающие только что затлевшую в сердце надежду.

«Это поправимо, Аня, – поспешил добавить Нааек. – Память невозможно стереть насовсем, помнишь? Уверен, Александр вспомнит все в ту же секунду, как только тебя увидит».

«Правда?»

«Ты в моей голове. Скажи, если я вру».

«Не врете».

Все еще пребывая в шоке от новостей и смахивая соленую пелену с ресниц, Аня не сразу сообразила, что происходит. У дверей зала, к которому привел всех Лир, стоял Сварг, а рядом с ним красивая беловолосая женщина в таком же, как у него, костюме.

– Никк! – воскликнула она, бросившись им навстречу. – Сынок, я так переживала, я боялась, что…

Фраза надломилась пополам. Лицо женщины побледнело, когда она заметила Аню, а затем и Дафну, державшую за руку фомора. Она застыла на месте, испуганно переглянувшись со Сваргом.

– Здравствуй, мама, – с натянутой улыбкой встретил ее Никк. – А мы…

– Вы, – оборвал его отец; его громкий голос прокатился грозным и непреклонным эхом по коридору, – все еще живы лишь потому, что ваша наглость застала нас врасплох. Даже то, что вы мои дети, не дает вам права пренебрегать государственными указами. И уж тем более, – он махнул рукой, подзывая ближайшего охранника, – возвращаться вместе с сыном мерзавца, напавшего на нашу страну.

Мышцы невольно напряглись в теле у Ани, готовые нести ноги прочь или защищаться, если потребуется. Она вмиг позабыла обо всем остальном. Никк рядом тоже насторожился, хоть и не шелохнулся.

– Сварг, ты… – начал было Лир, но умолк, когда холодные взгляд Сварга тяжело опустился на него.

– Вы, господин Хэллхейт. Вы. И можете не утруждать меня своими червивыми речами. Я прекрасно знаю, что умение лгать у вас в крови. Как и талант вести войны.

– Я лишь хотел сказать, – упрямо продолжил Лир, – что вражда наших народов есть не что иное, как недопонимание, возникшее в силу роковой случайности.