Когда, говорила Катерина, в Париже мы вышли на улицу из метро, я удивилась, не понимая, куда попала. В центре Франции находился негритянский квартал. Повсюду сновали люди, имевшие цвет кожи от бледной слоновой кости до смоляной чёрной. На тротуаре стояло несколько прилавков. У первого продавалась бижутерия. После обстоятельного просмотра товара, Катя перешла ко второму лотку.

– Саботаж! – закричал, артистически размахивая руками, хозяин прилавков, сидящий чуть поодаль от продавцов, подчёркивая превосходство над ними.

Услышав русскую речь, он пожелал обратить на себя внимание покупателей.

– Я люблю вначале всё осмотреть, а потом выбрать, – пояснила ему Катерина.

– Тогда другое дело,– обрадовался хозяин прилавков.– Я открою вам запасники и покажу то, что находится в местах, недоступных глазу.

Роясь в сундуке, он поднял голову и сказал:

– Мне приятно поговорить с вами. Я окончил университет имени Патриса Лумумбы в России и жил несколько лет в Москве и Ленинграде, после чего вернулся домой. Последние годы, обосновавшись в Париже, курсирую между Африкой и Францией, снабжая французов африканскими изделиями.

– Я вижу прекрасные вещи, продаваемые не по ценам Европы, а Африки,– з аметила Катерина.

Она начала рассказывать Виктории о презентах, приобретенных у киоска, для многочисленных родных и близких, живущих в Риге. Михаил, не слушая, слушал, подозревая, что женский разговор не скоро oкончится. Начался разбор покупок. Он находился за столом, а его ум, переключившись, блуждал по окрестностям и незаметно, свободно перескакивая с предмета на предмет, очутился в Париже, где гостил вместе Катерина две недели у живущего в Медоне Ника, в пригороде Парижа. Франции. имеющим другого Гуру. Каждый новый день в Париже начинался с выбора района, который хотелось посмотреть. При первом посещении города, вдохнув воздух и увидев французов, Михаил понял, почему белогвардейцы после Октябрьской революции, покинув Россию, обосновались во Франции, а не в Германии, расположенной, значительно ближе к российской границе. Беспечно расхаживая по перрону метро, он поймал себя на мысли, что многие русские женщины, мечтающие выйти замуж за иностранцев и покинуть родину из-за неурядиц в родной стране, украсили бы нацию. Город, в котором каждое здание имело свою историю, и достойно отдельного описания, заворожил его. Не обошлось и без курьезов. Елисеевские поля оказались, вовсе не полями, а в Булонский лес не поехали из-за опасения, что он тоже предстанет не лесом. После недельного знакомства со столицей, Ник, выступающий в роли гида, решил показать город Медон, в котором жил и вырос. Осмотр начали с королевского замка.

– Когда король,– сказал Ник,– покинул Лувр и перебрался с королевской свитой в новую резиденцию, расположенную в Медоне, он отдалился от народа. Когда король переехал в Версаль, он забыл о народе.

Ник показал остатки королевского замка, зимнюю оранжерею, восстановленную после гитлеровского нашествия, и обсерваторию, являющуюся гордостью нации. По дороге домой остановился у школы, в которой учился.

– В нашем классе училось много детей, выходцев из России. За одной партой со мной сидел сын Марины Влади и немудрено, что я изучил основы русского языка. Большинство учеников нашего класса пополнило ряды мастеров искусства. После школы я поступил в художественное училище и на первом конкурсе, организованном мэрией, получил главный приз. Сбегая на улицу по ступенькам выставочного зала с охапкой цветов и ценными подарками в руках, я был счастлив.

Первая, серьёзно выполненная картина «портрет старого палестинца», получившее признание, была подарена маме и висела в гостиной. Михаил давно заметил и по достоинству оценил портрет старика. При представившейся возможности, он внимательно рассмотрел картину и нашел её ещё более интересной, чем при первом осмотре. На стенах висело множество других полотен. Ни одно из них не привлекло столь сильного внимания. Комната Ника, расположенная в семейном, трехэтажном доме на втором этаже, где разместились Петровы, напоминала о своём владельце. В углу на просторной постели, сооруженной на полу, ночевали гости. Не вызывало сомнений, что комната предназначалась для художника. Её потолок, разрисованный масляными красками, имел вид подымающегося неба, устремленного в небеса. Можно было лёжа рассматривать отдельные детали, ведущие к вихрям, подымающимся вверх. Единственное окно выходило в просторный двор, превращенный братом Ника, в ботанический сад. Весь Париж, находящийся в огромной впадине, лежал внизу в своём великолепии. В центре возвышалась башня Эйфеля. Город, возведённый из белого камня, поражал размером и мощью.

Во время обеда в гостиной, проходящего при бесчисленной смене тарелок, Михаил, рассматривал понравившуюся висевшую напротив картину. Среди висящих полотен, не находилось равных. Захотелось спросить: где остальные картины подобного качества? Выглядеть бестактным и затрагивать запрещённые темы, он не решился и остановился на простом решении: отложить напрашивающийся вопрос на неопределённое время. К нему подвёл, сам того не ведая, Ник, когда привёз гостей на Монмартр, к месту обитания французских художников, которое не обходит ни один турист. То, что воочию увидел Михаил, потрясло его. Во всяком случае, он ожидал соприкоснуться с нечто иным, сросшимся в его воображении. Описания, почерпнутые из книг, нередко превосходят реальность. С подобным, он сталкивался и раньше, когда заехал в Бахчисарай полюбоваться фонтаном, описанным Пушкиным. Запечатленный в сознании бахчисарайский фонтан превосходил существующий. Пришлось убедиться, что мышление порой лучше действительности. На пяточке Монмартра, поделённом на деревянные клетушки, сидело множество художников, зазывающих туристов нарисовать портреты в считанные минуты. Вокруг площади и за ее пределами, на близлежащих улицах, обосновалось бесчисленное множество кафе и ресторанов, делающих свой бизнес. Катерине захотелось попробовать блин, выпекаемый на чугунном диске, на котором шаблоном, вращаемым по кругу, размазывалось тесто. Отпивая кофе и жуя блин, Михаил удостоверился, что жена печет блины вкуснее, чем обосновавшиеся в Париже азиаты.

– Вот мое рабочее место, если бы я стал профессиональным художником,– сказал Ник, указывая на тесно сидящих художников в клетушках.

– Почему вы не стали профессионалом?– спросил Михаил, вернувшись к жгучему вопросу, не дававшему ему покоя.– Я не видел в гостиной картин, равных по значимости портрету палестинца. На испещренном морщинами лице, являющимся зеркалом души, в черточках отражены невзгоды, радость и мудрость, приобретенные за долгие годы жизни.

Ему хотелось увидеть в гостиной шедевры, не уступающие портрету пожилого палестинца,

– По окончании художественного училища я стал пурушей и переехал в Голландию к Махарише, в то время нуждающимся в художнике – оформителе. Кроме книг, я составлял плакаты с диаграммами и графиками, используемыми и поныне. С появлением компьютерной графики у меня стало меньше работы. С Махариши, познавая его учение, пришлось объездить множество стран. Я нормальный человек и мог бы обзавестись семьёй, но то, что вижу в семьях друзей и в отношениях между людьми, не может удовлетворить меня. Лучше удалиться в укромное место и жить наедине с собой. Когда мама впервые увидела меня после родов, она воскликнула, что родился монах. Если бы не встретился Махариши, я все равно примкнул бы к какой-нибудь религиозной концессии. Сейчас, мой дневной распорядок дня, сравнительно прост и однообразен: длительные утренние и вечерние программы сознания в европейской группе пуруш и периодическое участие в проектах по созданию новых групп поддержки правительства в различных странах с перерывом на обед и отдых. Свободное послеобеденное время уходит на прогулки, раздумья и рисунки, полотна которых, я раздариваю друзьям и знакомым. Группа, в которой я нахожусь, как пылесос,снимает коллективный стресс и очищает людей. Её назначение более высокое по сравнению с любыми другими занятиями. Есть вещи существеннее, чем профессиональные успехи. Я освобожден от ударов судьбы, пинаемых, как футбольный мяч на поле, в разные стороны и выступаю всего лишь наблюдателем, не привязываясь к результатам. Оставаясь целеустремленным, шевелю ногами и не ожидаю мгновенного решения вопроса. Иду вперед и делаю свою работу. Это мой выбор.