— Да, мне сообщили, — произнес Кроул. Он глубоко и сипло вздохнул. — И скоро я к нему присоединюсь. Ты уже, наверное, знаешь, что я не доживу до конца тысячелетия. — Инквизитор разглядывал свои перчатки. — Поэтому, когда твоего инквизитора не стало, я задумался о своей жизни и своем одиночестве, увидел, что трон в Корвейне пуст, и заново пережил потерю единственного человека, ради которого мне хотелось продолжать жить. Тогда я придумал отомстить ему таким образом, который он никогда бы не понял. Я решил взять лучшего человека из его свиты, самого гордого и набожного, и изменить его. Он растил мясников, а я бы переделал его в то, что нравится мне. Он лишил меня моего наследия, поэтому я хотел забрать его.

Спиноза подняла взгляд на гигантский гололит. Последнее полупрозрачное изображение примарха Сангвиния начало угасать, растворяться в мириадах огней города-мира.

— То есть я была лишь инструментом для утоления вашей жажды мести, — мягко уточнила она.

— Поначалу — да.

— А сейчас?

Она не стала смотреть, поменялось ли выражение лица Кроула.

— Сейчас я думаю, что жестокость можно проявить не только в отношении тела, — сказал он. — И что бывает вражда, о которой стоит забыть, иначе она никогда не закончится. Что ты теперь знаешь о глупости, которую сделал один старик, и что ты можешь не задерживаться здесь, если желаешь уйти и идти своей дорогой. Ты станешь достойным инквизитором, какой бы путь ни выбрала.

Ликование и не думало стихать. Как только угасли образы примархов, небеса расцвели огнем фейерверков. Ракеты, выпущенные из пушек, разлетались на множество мелких звездочек над куполами соборов. Праздник будет продолжаться до самого восхода, когда забрезжит серый свет, а гудки заводов снова возвестят о начале рабочей смены. И целый мир вновь вернется к своей рутине после краткого мига очищающей эйфории.

Было невозможно не злиться на Кроула. Тур всегда учил ее в первую очередь использовать гнев, главную и самую сильную из эмоций. Даже сейчас она слышала его скрипучий голос, напоминающий о ее судьбе и достоинстве. Она также представляла, что сказал бы капеллан Эраст, окажись он здесь и увидь царящее тут разложение, а не могущество.

И тем не менее… Она вспомнила одни из первых слов, сказанных ей Кроулом. Это было всего несколько дней назад, но казалось, что с тех пор прошла целая жизнь.

— Не обращай внимания на голоса, которые ты слышишь, — повторила она его слова. — Следи за теми, что молчат.

Кроул посмотрел на нее и криво ухмыльнулся:

— Кто тебе это сказал?

— Я не помню.

Инквизитор кивнул.

— Но это хорошая мысль, — сказал он.

— Это Терра, — ответила она, следя за тем, как золотистые звездочки опускаются к земле. — Когда получаешь подарок, всегда будь готов отдать что-то взамен.

Он уже долгое время просидел в камере. Но сколько именно — неизвестно. Они обработали его раны ровно настолько, чтобы он не умер, и погрузили в транспорт без окон, а затем оставили в темной комнате с кувшином маслянистой воды и без пищи.

Никто не проявлял излишней жестокости. Один из стражей даже извинился за то, что слишком туго, до крови, затянул наручники. Но и без проявления насилия страх сковывал его по рукам и ногам.

Поначалу он пытался проявлять непокорность. С каждым часом делать это становилось все труднее. Он кричал, возмущался несправедливостью, но никто не реагировал. Вот тогда пришел настоящий страх. Значительно позже, проведя много часов в одиночестве, он начал методично мерить шагами камеру. Затем, спустя еще какое-то время, усталость взяла свое, и он не мог больше ходить. Тогда он просто сел и сжался в углу вонючей камеры. У него началась дрожь. Отовсюду доносились какие-то странные и жуткие звуки. Все было специально сделано так, чтобы узник мог их слышать.

Он знал, для чего это нужно. Будучи достаточно подкованным в искусстве дознания, он понимал, что так они ослабляют его разум, но легче от этого не становилось.

К тому моменту, когда дверь наконец открылась, он находился именно там, где они хотели его видеть, — на стуле, дрожащий, несмотря на жару, сцепивший вместе скованные наручниками руки и с опущенными глазами.

Он осмелился поднять голову, только когда вошел человек, собравшийся его допросить, — высокий, в богатом черном с серебряной отделкой доспехе. На суровом лице виднелись следы недавней болезни или ранения, но серые глаза смотрели спокойно, а движения его были достаточно плавными.

Дверь за спиной гостя закрылась, оставив их наедине, и человек опустился на стул напротив.

— Салвор Лерментов, — произнес он, складывая ладони вместе и глядя узнику прямо в глаза. Гость обладал низким голосом образованного человека.

Лерментов осознал, что не может отвести взгляд от железной розетты в форме черепа, прикрепленной к краю плаща человека. Он решил не сводить с нее глаз — как его учили, если ждало то, что должно скоро начаться, нужно уцепиться за что-то. Теоретически это позволило бы продержаться немного дольше. А именно это он планировал сделать, несмотря ни на что.

Но Лерментов прекрасно понимал, что ему пришел конец. Все, что у него осталось, — это притворная непокорность, ибо если человек попадал под своды крепости Инквизиции, то обратно он уже не возвращался.

Он кивнул. Дознаватель вытащил тонкую пачку листов пергамента и начал их рассматривать, внимательно знакомясь с содержимым.

— Молчи, — сухо и четко сказал Кроул, заговорив снова, — и слушай внимательно.