Привратницу ничуть не удивило появление перед ней пожилого коротышки (как выяснилось позже, бомбардировки здорово будоражили ватиканцев, и многие из состоятельных горожан предпочитали потом снимать возбуждение в компании Сестер Услады Духа), но просьба утреннего посетителя девушку слегка ошеломила. Особенно после того, как Конрад, желая побыстрее освежить матушке Клаудии память, стыдливо отвел взгляд и попросил передать настоятельнице, что с ней ищет встречи не кто иной, как «маленький сладкий кексик».

– Хорош пароль, ничего не скажешь, – шепнул мне на ухо Михаил. – Да здесь за эти годы столько «кексиков» побывало, сколько их ближайшая пекарня за такой же срок не испекла. Сказал бы лучше «старый черствый крендель», глядишь, матушка Клаудиа и припомнила бы друга своей бурной молодости…

Но опасения Михалыча не подтвердились: пароль сработал безукоризненно – видимо, наш «кексик» и впрямь оставил о себе в монастыре добрую память. Матушка без лишних расспросов передала через привратницу, чтобы мы немедленно поднимались к ней в апартаменты. Дежурная сестра вежливо предложила проводить гостей до места, но Конрад Фридрихович отказался, поскольку отлично помнил дорогу.

Апартаменты настоятельницы занимали весь верхний этаж главного здания монастыря и были окружены террасой-карнизом, на которой росли в кадках декоративные кипарисы и стояли уменьшенные копии античных статуй. С террасы открывался великолепный вид на столицу, и я поневоле задержался, чтобы взглянуть с высоты на знакомый город, озаренный лучами восходящего солнца.

За истекшие семь лет Ватикан почти не изменился – все те же Стальной Крест, Храм Первых Мучеников, собор Святого Петра, плаза Витторио, – но в таком неприглядном виде я наблюдал город впервые. Три высоких дымовых столба вздымались на севере и востоке Божественной Цитадели – это горели пострадавшие в ночной бомбардировке городские постройки. Крыши многих других зданий также были повреждены, а то и вовсе разрушены. На стеклянном куполе оранжереи дворца Гласа Господнего суетились люди. Они снимали с купола деревянные щиты, очевидно, устанавливаемые на ночь для защиты от норманнских мин. Хотя даже отсюда было видно, что эти меры предосторожности помогали слабо – в стеклянной полусфере зияли большие дыры, заделанные каким-то утеплителем. Ранее сверкавший днем, подобно второму солнцу, сегодня купол напоминал вывалянный в грязи гигантский алмаз и вызывал жалость. Разумеется, мне было жаль не Пророка, испытывавшего в связи с осадой жуткие неудобства. Я сочувствовал тем людям, которые вложили столько труда в создание и обустройство дворцовой оранжереи, заслуженно носившей титул нового чуда света.

Дверь, что вела в апартаменты матушки Клаудии, была приоткрыта – нас уже ждали. Конрад Фридрихович замялся на пороге, но Михаил по-товарищески подтолкнул его в спину, и коротышка неуверенно шагнул внутрь помещения.

Я беспокоился, как бы Клаудиа не обозналась и вместо фон Циммера не готовилась ко встрече с каким-нибудь другим «кексиком». Если это было так, значит, матушке предстояло пережить сейчас весьма серьезное потрясение. Испугай мы настоятельницу, и она подняла бы такую панику, что Сестры сами повязали бы нас скопом, не дожидаясь, пока в монастырь нагрянут Защитники Веры.

Но к счастью, матушку не напугало появление на пороге ее апартаментов трех отъявленных преступников, хотя удивлена она была, конечно, сильно. А также обрадована, что в свою очередь безмерно удивило меня. И пусть Клаудиа радовалась только одному гостю, зато тепла от этой радости с лихвой хватило на нас всех.

Затылок Фон Циммера едва доставал настоятельнице до плеча, и потому было довольно забавно смотреть, как упитанная Клаудиа любовно тискает в объятиях нашего малорослого друга. Конрад Фридрихович тоже приобнял старую подругу за талию и пытался вставить хотя бы слово в потоки восклицаний хозяйки. Тщетно – будучи истинной итальянкой, Клаудиа щебетала без умолку, отчего и без того смущенный коротышка был совсем сбит с толку. Мы с Михаилом вежливо топтались в сторонке, давая бывшим возлюбленным насладиться нежданной встречей.

Наконец изрядно помятый, но светящийся от счастья Конрад был отпущен на свободу, а Клаудиа переключила свое внимание на нас. Мы, естественно, столь горячего приема не удостоились, но тоже были узнаны с первого взгляда. Однако меня это совсем не обрадовало: отступника Хенриксона мгновенно узнали, несмотря на то, что мой некогда гордый испанский нос был перебит в двух местах, а черная грива до плеч давно превратилась в короткий седеющий ежик. Хотя не исключено, что меня рассекретили не по внешности, а по моему неизменному спутнику Михаилу, ранее всегда составлявшему мне компанию во время визитов к Сестрам Услады Духа. В отличие от меня и Конрада, на Михалыча годы практически не наложили отпечатка, и вечно ухмыляющаяся физиономия этого пройдохи, как и прежде, узнавалась даже на большом расстоянии.

– Глазам своим не верю! – призналась Клаудиа после того, как усадила нас с Михаилом на кресла, а Конрада – на диванчик, рядом с собой, будто любимую игрушку. Перед этим матушка выглянула на террасу, внимательно осмотрелась, а затем заперла изнутри входную дверь на все замки и задернула шторы. – Конри, кексик! Мальчики! Вы ли это, черт вас дери? Вся банда в полном составе! Уж не на норманнов ли подрядились шпионить?

– Что ты, что ты, Клау, боже упаси! – замахал руками нахмурившийся коротышка. – У нас в Ватикане свои дела. Мы здесь вроде как… проездом.

– Ай Конри, ай шутник! – Матушка игриво потрепала коротышку за чумазую небритую щеку. – Узнаю моего милого кексика! Я так тронута, мой сладкий, что ты про меня не забыл и решил навестить свою любимую пышечку! А исхудал-то как, бедненький! Ну рассказывай, как тебе живется в этой холодной России и что за нужда привела тебя сюда, в этот Ад.

Фон Циммер перевел растерянный взгляд на меня, не решаясь посвящать подругу юности в наши секреты без согласия остальных членов банды. Я молча развел руками: рассказывайте, ваша честь, почему бы и нет?

К тому же я и так планировал расспросить матушку обо всех интересующих нас деталях. Она и ее послушницы являлись просто бесценным кладезем информации и знали, что происходит сегодня не только в городе, но и во дворце, Главном Магистрате и прочих коридорах ватиканской власти. Ублажаемые искусными жрицами любви – мастерицами не только дарить удовольствие, но и выслушивать собеседников, – их клиенты зачастую облегчали себе душу, высказывая Сестрам все, что в ней накопилось. Иногда для снятия напряжения с чересчур закрепощенных партнеров Сестры сами просили их рассказать о том, что их гложет. Не исключено, что даже Пророк в порывах страсти откровенничал с Сестрами Услады Духа; жаль только, что прислуживающая Гласу Господнему группа Сестер обитала не здесь, а непосредственно в его резиденции.

Что ж, мы раскрыли матушке Клаудии наши карты, а она в ответ созналась в том, чем еще, оказывается, зарабатывают себе на хлеб ее кроткие послушницы. Глупо было, конечно, рассчитывать на то, что пылкие чувства настоятельницы к своему бывшему возлюбленному станут гарантией нашей безопасности, но за неимением других гарантий меня устраивала и такая. Сестры Услады Духа испокон веков являлись отличными артистками, но в случае с Клаудией я был склонен верить, что она не разыгрывает перед нами спектакль. Беспечно развалившийся в мягком кресле Михаил, скорее всего, меня поддерживал. Конрад же, судя по всему, настолько ошалел от жаркого приема, что и вовсе не забивал голову подозрениями.