Поэтому Марк пока начал работать над будущими слушаниями о дееспособности. Он и его весьма высокообразованные сотрудники обобщили все медицинские записи и документы Рона. Они нашли компетентного психолога, который ознакомился с этой документацией, поговорил с Роном и был готов ехать в Аду, чтобы выступить в качестве свидетеля защиты.

После двух путешествий в Оклахомский апелляционный уголовный суд, годичной задержки в офисе судьи Сэя, двух бесполезных, но необходимых «заездов» в Вашингтон, в Верховный суд США, и несметного количества рутинных бумаг, летавших туда-сюда между всеми этими инстанциями, дело «Штат Оклахома против Роналда Кита Уильямсона» вернулось домой.

Прошло десять лет с тех пор, как четверо полицейских окружили Рона, косматого, без рубашки, бредущего по городу со своей увечной газонокосилкой в поисках работы, и арестовали за убийство.

Том Ландрит был понтотокцем в третьем поколении. В Аде он учился в школе и играл за футбольную команду округа в двух чемпионатах штата. Колледж и юридический факультет он окончил в Оклахома-Сити и, сдав экзамен на право выступать в суде, обосновался в родном городе, поступив в маленькую адвокатскую фирму. В 1994 году он баллотировался на должность окружного судьи и легко победил Дж. С. Мэйхью, который в 1990 году победил Роналда Джонса.

Судья Ландрит был хорошо знаком с Роном Уильямсоном и делом об убийстве Дебби Картер, и когда Десятый округ утвердил решение судьи Сэя, он уже знал, что дело вернется в Аду, в его суд. Весьма характерно для маленьких городов: Том Ландрит представлял интересы Рона, когда того судили за вождение в нетрезвом виде в начале 1980-х; в течение недолгого времени они играли в одной софтбольной команде; с Джонни Картером, дядей Дебби, Ландрит в школе играл в футбол; а с Биллом Питерсоном они были старыми друзьями. Во время суда над Роном за убийство в 1988-м Ландрит из любопытства несколько раз заглядывал в зал суда. Разумеется, он прекрасно знал Барни.

Это же Ада, здесь все знали друг друга.

Ландрит был популярным судьей, человеком простецким и обладающим чувством юмора, но в зале суда – строгим. Не будучи окончательно уверенным в виновности Рона, не был он уверен и в его невиновности. Как большинство жителей Ады, он всегда чувствовал, что у парня нескольких шариков в голове не хватает. Но ему очень хотелось увидеть Рона и сделать так, чтобы повторный суд был проведен честно.

Минуло уже пятнадцать лет с момента совершения убийства, а оно до сих пор не было раскрыто. Судья Ландрит с большим сочувствием относился к горю Картеров. И пора было наконец поставить точку в этом деле.

13 июля 1997 года, в воскресенье, Рон Уильямсон покинул Макалестер, чтобы больше никогда в него не возвращаться. Из Виниты в округ Понтоток его отвезли два представителя Восточной больницы. Шериф Джеф Глейз сообщил газетчикам, что заключенный вел себя хорошо.

– Сопровождающие сказали, что он не доставил им никаких хлопот, – признал Глейз. – Впрочем, когда вы в наручниках, ножных цепях и смирительной рубашке, вам мудрено доставить хлопоты кому бы то ни было.

Рон лежал в Восточной больнице уже в четвертый раз. По итогам совещания адвокатов сторон с судьей его поместили туда для обследования и старались подлечить настолько, чтобы он мог в положенное время предстать перед судом.

Судья Ландрит назначил заседание на 28 июля, но затем отложил его до окончания обследования Рона врачами Восточной больницы. Хотя Билл Питерсон против обследования не возражал, особых сомнений по поводу того, что Рон совершенно здоров, у него не было. В письме к Марку Барретту он писал: «По моему личному мнению, он совершенно нормален с точки зрения законов Оклахомы, а его срывы в суде были вызваны всего лишь злостью из-за того, что его судили и осудили». И еще: «В тюрьме он вел себя вполне разумно».

Биллу Питерсону нравилась идея анализа ДНК. Его никогда не посещали сомнения относительно того, что Рон убийца, и теперь это могло быть доказано на строго научной основе. Обменявшись письмами и стараясь не вдаваться в детали (какая лаборатория, какова стоимость анализа, срок его проведения), они с Марком Барреттом согласились в принципе, что анализ провести нужно.

Состояние Рона несколько стабилизировалось, и чувствовал он себя лучше. Любое место, даже психиатрическая клиника, было значительным улучшением по сравнению с Макалестером. В Восточной больнице имелось несколько отделений, Рона поместили в строго охраняемое, с решетками на окнах и большим количеством колючей проволоки повсюду. Палаты были маленькими, старыми и неуютными, отделение переполнено больными, многие спали на койках в коридоре. Но Рону повезло – он лежал в палате один.

Сразу после поступления его осмотрел доктор Кертис Грунди и нашел своего пациента недееспособным. Рон понимал, в чем его обвиняют, но не был в состоянии сотрудничать с адвокатами. Доктор Грунди написал судье Ландриту, что при соответствующем лечении состояние Рона стабилизируется до такой степени, что его можно будет судить.

Два месяца спустя доктор Грунди снова осмотрел его. В подробном четырехстраничном докладе, посланном судье Ландриту, он отмечал, что Рон: 1) способен понять суть предъявленных ему обвинений; 2) способен консультироваться со своим адвокатом и разумно помогать ему в подготовке к процессу, хотя и 3) является душевнобольным и нуждается в дальнейшем лечении. «Ему необходимо продолжать проводить курс психиатрического лечения в течение всего процесса, чтобы поддерживать состояние, в котором он мог бы выдержать этот суд».

В дополнение к этому доктор Грунди квалифицировал Рона как безобидного больного. «Непохоже, чтобы мистер Уильямсон мог представлять значительную и непосредственную угрозу для себя самого или для других, если прекратить его пребывание в стационаре. Он постоянно отрицает наличие у него суицидальных намерений или склонности к убийству. Его поведение в течение всего периода пребывания в больнице было лишено агрессии по отношению к себе и окружающим. Признаки опасного поведения появляются у него только тогда, когда его помещают в строго регламентированное и охраняемое окружение».

Судья Ландрит назначил слушания по вопросу о дееспособности на 10 декабря, и Рона привезли в Аду. Его зарегистрировали в понтотокской окружной тюрьме, он поздоровался со старым приятелем Джоном Кристианом и был помещен в свою старую камеру. Тут же проведать его пришла Аннет с кучей еды и нашла брата бодрым, исполненным надежд и очень довольным тем, что он «снова дома». Рон с нетерпением ждал нового суда, который должен был доказать его невиновность. Он непрерывно говорил о Рике Джо Симмонсе, а Аннет постоянно просила его сменить тему. Но он не мог.

Накануне слушаний Рон четыре часа провел с психологом – доктором Салли Черч, нанятой Марком Барреттом выступить в качестве свидетеля. Доктор Черч до того дважды встречалась с Роном и внимательнейшим образом изучила долгую историю его болезни. У нее практически не было сомнений, что его нельзя судить по состоянию здоровья.

Рон, однако, был решительно настроен доказать, что готов к суду. Девять лет он мечтал о возможности снова схлестнуться с Биллом Питерсоном, Деннисом Смитом, Гэри Роджерсом и всеми их лжесвидетелями и доносчиками.