21 марта. В полдень мы находились под 17°56' с. ш. и 166°37' в. д., видели морских птиц, летящих с заходом солнца к NО, вероятно, к о. Вакерс [Уэйк], которого мы, однако, из-за северного ветра не могли достичь.

23-го. После сильных шквалов со всех направлений компаса мы потеряли в широте 20°15' с. и долготе 164°55' в. пассатный ветер, начинавший дуть от SO и S. Здесь нас удивило появление альбатроса.

29-го, находясь в широте 31°39' с. и долготе 161°8' в., мы тщетно озирались во все стороны, не увидим ли берег. Я направил курс прямо к Уналашке; я желал прибыть туда заблаговременно, чтобы ускорить достройку байдар.

1 и 2 апреля. В широте 34°3' с. и долготе 165°52' в. мы встретили сильное течение, которое увлекло нас 1-го числа на 36 миль к SW 23°, а 2-го на 36 3/4 мили к SО 18°. Температура изменилась; между тропиками мы привыкли иметь 23° по Реомюру [28,75 °С], а тут она уменьшилась до 10° [12,5 °С], и нам казалось очень холодно.

3-го. Широта 34°27', долгота 166°13' в. Сегодня течение унесло нас на 34 мили к SW 81°.[125] Такое сильное течение в отдалении от берега – явление весьма достопримечательное.[126]

5-го. По хорошему наблюдению мы находились в широте 35°35' с. и долготе 168°11' в.; течение в два дня унесло нас на 52 3/4 мили к SW 34°. Мы видели одну береговую птицу и разных морских птиц и проплыли мимо связанных пучков бамбукового тростника и разных обрубков дерева. Все это служило нам признаком, что мы находимся вблизи земли, но надежда открыть ее не исполнилась. Мы сильно чувствовали, что оставили благодатную страну тропиков, ибо в северном океане были встречены штормами, которые весной здесь всегда бывают.

13 апреля был тот ужасный день, в который рушились все лучшие мои надежды. Мы находились под 44°30' с. ш. и 178°52' в. д.; уже 11-го и 12-го дул жестокий ветер и шел снег и град, а ночью с 12 на 13-е поднялся страшнейший шторм; сильные волны стали вздыматься на такую высоту, какую мне никогда не случалось видеть. «Рюрик» качало неимоверно. С наступлением ночи шторм усилился до такой степени, что отрывал гребни вздымавшихся волн и гнал их в виде густого дождя по поверхности моря. Кто не видал подобного зрелища, тот не может составить себе ясного о нем понятия.

Я только что сменил лейтенанта Шишмарева с вахты; кроме меня, на палубе были еще четыре матроса, из которых двое держали руль; остальную команду послал я для большей безопасности в трюм. В 4 часа, только удивился я высоте одной шумящей волны, как она внезапно ударила в «Рюрик», сшибла меня с ног и лишила чувств. Опомнившись, я чувствовал жесточайшую боль, но ее заглушила горесть, которая охватила меня при взгляде на корабль, казавшийся близким к гибели.

На всем корабле не было местечка, которому эта страшная волна не причинила бы вреда. Сперва мне бросился в глаза изломанный бушприт; можно себе представить, какова была сила волны, которая одним ударом переломила дерево в 2 фута в диаметре; потеря эта была тем важнее, что обе оставшиеся мачты не могли долго сопротивляться сильному метанию корабля во все стороны, а после утраты их нельзя было помышлять о спасении.

Эта исполинская волна сломала ногу матросу; одного унтер-офицера сбросила в море, но он ухватился за тащившуюся подле корабля веревку и тем спас себе жизнь; штурвал был изломан; оба матроса, державшие его, сильно пострадали; я сам упал грудью на угол и из-за жестокой боли оставался несколько дней в постели. В этот ужасный шторм я радовался неустрашимому мужеству наших матросов. Каду во время шторма был в большой тоске, ибо ожидал, что ужасные белые волны умертвят бедный корабль; впрочем, он спокойно сидел в офицерской каюте, будучи тепло одет, только сапоги его беспокоили.

Шамиссо ежедневно узнавал что-либо новое о Радаке и Каролинских островах, что становилось все легче, поскольку Каду скоро понял русский язык, а мы усовершенствовались в его наречии. Когда мы оставили Радак, то Каду начал вести свой счет времени, делая каждый вечер узел на приготовленной им для этого веревке; но когда мы пробыли целый месяц на море, не видав берега, он забросил ее, будучи уверен, что мы блуждаем по морю точно так же, как он во время плавания от Улле до Радака. Когда шторм поутих и мы, по возможности, несколько исправились на корабле, то продолжали плавание в Уналашку, во время которого неоднократно еще должны были бороться с жестокими штормами.

18-го мы увидели о. Амухту, а 21-го находились в опасном положении между островами Унимаком и Уналашкой. Обстоятельства принудили нас подойти довольно близко к лежащему перед нами берегу; внезапно поднялся шторм и стал прижимать корабль к нему; уже считали мы погибель неизбежной, как ветер вдруг повернул.

Высокие, покрытые льдом горы, во множестве представшие перед нашими взорами, крайне изумили Каду; он никак не хотел верить, что это земля; в самом деле неудивительно, что он, видев доныне только малые, низменные, покрытые тучной зеленью острова, не мог признать эти огромные до облаков вздымающиеся ледяные массы за землю. Он ничему не удивлялся так, как снегу; чтобы удовлетворить свое любопытство, однажды, когда шел крупный снег, он стал ловить его руками; ужас объял его, когда снег мгновенно таял в его руках; с крайней недоверчивостью взирал он на всех нас и думал, что перенесен в страну волшебств.

24 апреля прошли мы при сильном южном ветре между островами Уналашкой и Уналгой и с трудом, после продолжительного лавирования, к ночи достигли гавани в то время, как опять поднялся жестокий шторм.

25-го рано утром нас посетил правитель Американской компании Крюков и предложил всю зависящую от него помощь. Байдары и все, что я заказал для моего путешествия к северу, были в работе, а в мае он ожидал затребованных с о. Кадьяка толмачей. Так как корабль требовал большой починки, то мы принялись за работу, разоружили[127] и совершенно выгрузили его, чего все путешествие не делали; это теперь было необходимо (особенно разоружение) из-за совершенной негодности такелажа. Мы нашли, что топы мачт погнили; бушприт, отломанную часть которого мы успели спасти, надлежало искусным образом починить, поскольку здесь не имеется леса для нового и сколь ни было это неудобно, ибо бушприт сделался короче и передних парусов нельзя было в бейдевинд так круто обрасопить, как требуется при противном ветре.

Медная обшивка в иных местах совершенно отставала, а в других висели листы, которые препятствовали плаванию; для исправления ее надлежало килевать «Рюрик». Мы бы не окончили все эти работы к надлежащему времени, если бы Крюков не пришел на помощь. В гавани все еще было по-зимнему, горы покрыты снегом, и термометр показывал в полдень только 3° тепла [3,75 °С]. Все время нашего пребывания здесь стояла большей частью ненастная погода, которая много мешала нашим работам. 27 мая прибыли, к величайшему нашему удовольствию, с Кадьяка оба толмача, которые уверяли, что понимают язык островитян, живущих к северу от Аляски. 31-го я отправил штурмана Храмченко на трехлючной байдаре для описи островов Акуна и Акутана; он употребил на это несколько дней.