— Как бы там ни было, я из рода Нагих, — заявил, гордо вскинув голову, Юрий. Он сознавал, что сильно рискует, но не сводил с Василия глаз. — Мои родичи никому не спускают обид. А потому и мне негоже сидеть сложа руки, когда появилась возможность ударить по Ракоци и при этом остаться в тени.

— Хм, — фыркнул Василий, против воли заинтригованный. — Так-так. Ну, говори, что это за возможность. А я, так и быть, послушаю твои басни, раз тебе нечего больше сказать.

— Для удачного разрешения дела нужен лишь случай. — Юрий потупился и похлопал себя по плащу, словно решив вдруг проверить, на месте ли он. — Если с отцом Краббе, скажем, что-то стрясется, то отец Погнер, скорее всего, обвинит в этом Ракоци, причем так, что тому будет не отвертеться. — Он не добавил, что долгое время вынашивал этот план, рассчитывая на поддержку влиятельного боярина. Князь Василий, высокомерно считавший его своим инструментом, вряд ли по своей спеси заметит, что сам превратился в орудие мести.

— Но отец Краббе вскоре должен уехать. Что с ним может стрястись в столь краткий срок?

— Всякое, — уронил Юрий и поднял глаза.

— Ладно. — Василий кивнул. — Случайностей много. Однако, — прибавил он, помолчав, — всем ведь известно, что этот католик дружится с венгром. Удар по первому могут счесть нападением на второго — разве не так?

— Нет, — сказал Юрий, позволив себе улыбнуться. — Если окажется, что у второго был повод ударить.

Ошеломленный Василий привстал в своем кресле и подался вперед.

— Как это так? — спросил он изумленно. — Они ведь стоят друг за друга.

Юрий внутренне возликовал, ибо беседа входила в нужное ему русло.

— Люди сходятся и расходятся, — изрек он, пожимая плечами. — И если пойдет слух, что отец Краббе переменил свое мнение относительно Ракоци, то все, что с ним стрясется, припишут тому, с кем он прежде был дружен.

Василий вновь сел и прищурил глаза. Чело его бороздили морщины раздумья.

— Но как же позорное деяние венгра может послужить к моей пользе? — после паузы спросил он.

Лоб Юрия покрылся испариной, а самого его бросило в жар, ибо он чувствовал, что ступает на скользкую почву.

— Если обстоятельства сложатся правильно, — произнес он с расстановкой, — то от них может прийти в замешательство сам Борис Федорович Годунов.

В комнате воцарилась звенящая тишина. Затем Василий спросил:

— И с какой такой радости?

Лицо его приобрело будничное, скучающее выражение, но глаза были напряжены.

Первое препятствие было пройдено. Юрий облегченно вздохнул.

— Мне кажется, я набрел на удачную мысль, — заявил он с притворной беспечностью. — Если пустить слух, что отец Краббе знает о Ракоци нечто порочащее того, то у людей останется впечатление, что его заставили замолчать с позволения и не без помощи Годунова.

— Но беднягу действительно придется заставить умолкнуть… чтобы все гладко прошло, — пробормотал хрипло Василий. В груди его защемило от открывающейся перспективы. Появлялась возможность опорочить татарина много раньше, чем он себе мыслил. Подумать только, лучшую службу ему собирается сослужить вовсе не кто-то из Шуйских, а какой-то ничтожный слуга!

— Весьма справедливо, — Юрий нервно сглотнул слюну.

— Ты говоришь об убийстве священника, — напомнил Василий.

— Всего лишь католика, княже, — возразил Юрий, презрительно дернув плечом.

Василий усмехнулся, глаза его обрели жесткость стали.

— Всего лишь католика. Да.

* * *

Письмо отца Ильи к его духовной дочери Ксении, врученное ей в отсутствие мужа.

«Господь да благословит тебя, Ксенюшка! Худо, что мне приходится обращаться к тебе не напрямую, а столь окольным путем, но я не могу преступить через повеление Анастасия Сергеевича без крайней надобности не видаться с тобой. Такой надобности, возможно, и нет, однако до меня дошли слухи, что дела твоего супруга в польском посольстве не очень-то хороши и что его в скором времени потянут к ответу за весьма большие провинности как перед королем Стефаном, так и перед нашим царем. Сыскалось немало людей, собирающихся свидетельствовать против него, а посему ради спасения твоей чистой души я решился нарушить запрет твоего дядюшки. Беда надвигается, и она не минет тебя, если ты и долее будешь жить в доме своего мужа. Послушай меня, уезжай поскорее из Москвы — хотя бы к кому-нибудь из материнской родни. Наступил май, твой отъезд никому не покажется странным.

Я же буду молить Господа и Пречистую Деву оберечь тебя от всевозможных напастей, хотя и напоминаю, что страдания нам посылаются свыше, дабы мы не забывали о муках Христовых и не погрязли в гордыне своей. Ревностно чти память родителя своего и неустанно стремись прозреть Божий промысел в испытаниях, выпавших на твою долю, памятуя о том, что много большее потребовалось от Спасителя нашего.

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа

твой духовный наставник и преданный раб Божий Илья,

в праздник Святого Григория Назианзина[10]».

Они отошли от Красной площади всего на двадцать шагов, но, казалось, попали в другой мир, ибо узкая улочка была глуха, темна и пустынна.

— Поспешим, — сказал отец Краббе. Он подгонял своего спутника уже с четверть часа. — Иначе нас ждет нагоняй и за опоздание, а не только за сломанную карету.

— Именно потому мы и выбрали этот путь, а не кружной, — терпеливо откликнулся Юрий, нащупывая в кармане кольцо, украденное им в доме Ракоци, пока тот беседовал с гостем. — Я хорошо знаю эту часть города. Мы скоро выйдем к посольству.

— Боюсь, теперь это не важно, — отозвался с вымученным смешком отец Краббе. — Отец Погнер ждет меня уже около часа. — Он старался придерживаться середины улочки, куда проливала свой свет — удивительно скудный для летней июньской ночи — молодая луна.

— Отец Погнер сочтет уважительной причину задержки, — сказал рассудительно Юрий. — Ведь кареты у нас ломались и раньше. Он знает, каковы московские улицы. Он поймет, что не опоздать мы никак не могли. Особенно когда я опишу ему, что стряслось с колесом и с осью.

Но отец Краббе в том не был уверен. Все убыстряя шаг, он пожаловался:

— Не могу взять в толк, отчего сломалось злосчастное колесо. На неровностях мостовой спицы так запросто не вылетают. Эта карета знавала дороги и хуже, а тут…

— Вы сами знаете, как это бывает. — Юрий чуть не бегом поспешал за иезуитом. — Карета может выдерживать одно трудное путешествие за другим и вроде бы не становиться от этого хуже, а в один прекрасный момент разваливается на части от малейшего сотрясения. Так случилось и с нами. — Он умолк, учащенно дыша и лихорадочно соображая, чем бы еще унять подозрения иезуита.