– Ульман также рассказал, что наговорил на Советах такого о тебе и твоих учебных достижениях, что судьи бы проголосовали за тебя еще до представления. Вот на радостях и ты закатил вечеринку.

– А… А кто был здесь? – выдавил Вильгельм, сполз по стенке на пол, перевернулся и прижался спиной к прохладной стене. – Как же хорошо.

– Почти все наши знакомые, которые только смогли впихнуться в твою капсулу. Все, кроме Джуди и Ванрава. Сам понимаешь. Ну, а Захарри ты и не звал.

Норрис уселся рядом с Вильгельмом, простой командой на пульте приказал стене раздвинуться. За кроватью появилось окно, выходящее в зеленый сад, где младшие поколения разминались перед учебой. Стало быть, утро. Темный костюм Норриса, кое-где очаровательно и специально порванный, сплошь увешан железками, звеньями от цепочки и маленькими бутылочками. Одна из них, спрятанная в кармане накидки, тускло горела зеленым и свет виднелся даже сквозь ткань. Это было его изобретение: Норрис назвал его определителем эмоций, а в Академии в бланк заставили внести витиеватое и странное название, которое изобретатель сразу же забыл.

Они сидели и любовались искусственным садом, где в центре круглого двора росли высокие деревья, зеленели кусты стеклянных ягод и летали механические птицы. Младший выводок строем ходил по кругу и слушали лекцию учительницы о флоре. В каждом из дворов она была разная.

– Вильгельм. Ты веришь, что твоя жизнь уже не будет прежней?

Почитатель закрыл глаза. Он и подумать не мог, что когда-то сможет выиграть состязание, но, как оказалось, предсказания Ульмана сбывались всегда. Неизвестно, как Совету могла понравиться идея заселения Планеты видом, который уже выведен. Генрих говорил, что так Единое Космическое Государство затратит меньше материалов и времени на создание проекта, но Вильгельм до последнего ему не верил. Все-таки Советы всегда настаивали на новшествах, но, может, им, в общем-то, все равно, лишь бы сработало.

– Верю, но пока, наверное, рано говорить об этом. Еще много работы. Но я хотя бы могу делать, что хочу, и больше не слушать остальных.

Норрис улыбнулся, но вымученно, будто невидимые руки приподняли уголки его губ и заставили скривить рот. Он прекрасно понимал, что Почитатели – самые несвободные из всех существ Альянса, уступавшие в своей несвободе разве что работникам Альбиона и заключенным. Знал, какие козни строят против него поверженные, но напоминать другу об этом совсем не хотел. Пусть радуется, пока может.

– Держи, держи его! Кажется, опять начинается! Да что ж это такое! Что он там видит? – взвыл Ванрав.

Дом на Мойке погрузился в напряженное и напускное спокойствие. Все служащие усыплены до утра Годриком, когда он понял, что спокойно сидеть на первом этаже они не могут, а над строением висел купол, сдерживавший энергетические выбросы, который несколько часов старательно натягивал Норрис.

Кошмар продолжался уже час. Вильгельм кричал, стонал, восклицал на родном языке так, что никто не мог толком понять, что он говорил, и дрожал. В уголках рта показались красные пятна.

– Норрис, почему он так реагирует? – прошептал Годрик и закрыл Вильгельму уши, когда он снова закричал.

– Я не знаю, – в тон ответил Норрис. – Он может видеть что угодно, даже то, чего с ним не было. Мы никак не узнаем.

Эльгендорф что-то сдавленно промычал, зарычал. Его мелко затрясло, на лбу выступила испарина.

– Думаю, это только начало, – сказал Норрис и зажмурился. Он не мог вытянуть боль Вильгельма, но чувствовал, словно немного разделял ее с другом.

Каждый в комнате, несмотря на прежние разногласия, молча надеялся на то, что и Вильгельм, и Норрис переживут эту ночь.

Академия – колыбель умов и талантов, самое богатое место мира и самое известное, встретила Вильгельма приветливым шумом воды в озере, над которым находился космодром. Как только обе его ноги ступили на стеклянную поверхность, летательный аппарат растворился в воздухе, оставив после себя маленький ключик с номером. Космодром находился у «корней» Академии, построенной в форме огромного дерева, которые когда-то росли на самых первых Планетах до того, как все жители переселились на Шаттлы. Ниже простирались лаборатории, длинные белоснежные коридоры с кучей дверей и еще больше секретов, создававшиеся для того, чтобы секретов не было.

Вильгельм направился к лифту мимо парка, школы и комнатой отдыха на учеников. Пели птицы, где-то он увидел фиолетовую кляксу с крыльями. Так выглядели жители одного из Почитателей прошлого, несколько десятков образцов которого сохранили. Подойдя к кругу, где стояли лифты, Эльгендорф приложил палец к панели идентификации личности. Она засветилась, его имя и статус появились на экране. Из пола высосалась большая капля, окутала его с головой и заперла в большой пузырь, на стенке которого почернел кружок микрофона.

– К Генриху Ульману, – четко произнес Вильгельм. Капля, переварив информацию за пару мгновений, взмыла ввысь.

Капля с запертым в ней Вильгельмом неслась наверх, пролетая ветви кабинетов и классов, сучки лаборантских и почки переговорных. С мостиков, соединявших коридоры, длинные разноцветные растения с разных Планет. Лифты летали туда-сюда, переносили работников с одного этажа на другой. Академия утопала в зелени и травах, но пахла медикаментами и химикатами.

Капля плюхнулась на стеклянную платформу, растаяла и потекла вниз, чтобы потом всосаться в пол до нового вызова. Вильгельм отряхнулся, посмотрел на себя в отражение стекла. Пригладил волосы, поправил воротник белой рубашки и, выдохнув, постучал в сверкающую дверь с надписью «Личный кабинет Г.Ульмана». Из глазка вылетел жучок, облетел вокруг Почитателя пару раз и влез обратно в дырку. Через несколько секунд двери бесшумно открылись: сначала внешние, потом и внутренние.

Внутри кабинета жарко, журчал водопад, среди лиан и цветов поблескивали пробирки и клетки с первыми выведенными образцами. За комнатой-теплицей пряталась лаборантская, где обычно проходили их уроки. Несколько парт, учительский стол и левитирующая доска, которая сейчас валялась у стула Ульмана. Он не преподавал уже несколько лет. Вильгельм закрыл глаза и вспомнил те дни, когда этот кабинет был ему вторым домом. Он коснулся своего с Норрисом стола, на котором были вырезаны их имена. Они любили бывать на дополнительных занятиях Ульмана вместе, но потом Вильгельм стал ходить один. Норрис заинтересовался механикой, а Ульман посчитал, что подобные увлечения будущему Почитателю не слишком важны.

– Вильгельм? Это ты? – раздалось из-за закрытой двери в другой части класса. – Заходи, у меня для тебя сюрприз.

Вильгельм, проверив, все ли пуговки застегнул на белой рубашке, которую ему приказали носить после получения титула, к удивлению для себя сделал глубокий вдох и открыл дверь, на которой большими буквами было написано «НЕ ВХОДИТЬ НИ ПРИ КАКИХ УСЛОВИЯХ».

В личной кабинете Ульмана всегда холодно, и руки Вильгельма сразу