Ан схватил графин и налил в стакан воды, залпом выпил.

– У тебя, что в графине водка? – поинтересовался Роб.

Насмешливый голос его действовал отрезвляюще. Постепенно Ан приходил в себя.

– Рассказывай.

– Что рассказывать-то? Достал её отец. Как ты уехал, все пытался выдать замуж за своего компаньона. А что? Неплохая партия. Богат. Из семьи крупных бизнесменов – фермеров, которые поставляют в «Хлебный дом» зерно, да и сам ещё не стар, и сорока нет, и видно любит Линду, не надышится на неё. И что она сопротивляется? Не понятно. Должно быть, всё сохнет по кому-то, – Робин в упор смотрел на Ана, – а этот кто-то забил на неё, носится со своей мечтой. Вот она и того, не выдержала и траванулась.

– Как траванулась? – прошептал Ан, с ужасом смотря на Робина.

– Ты что, дурак? Не понимаешь, как люди могут отравиться, сводя счёты с жизнью? Наглоталась снотворного. Не насмерть, конечно, откачали, ну папашка и упрятал её в психушку.

– Что же ты, гад! Сразу!

– Интересно, и я же, гад!

– Я выезжаю, завтра же! – Ан вскочил и забегал по комнате.

– Ей, ей, успокойся. С ней все нормально. Давай, выпей успокоительное, что ли. Приедешь, разберёшься на месте, как тебе лучше быть.

Ан подошёл к компьютеру.

– Спасибо, что сказал. Жди меня. Я выеду сразу же, как смогу.

– Давай. Жду. Только спокойно. Не наломай дров. Теперь многое будет зависеть от тебя.

– Да. Спасибо. Мне нужно…, – Ан взглянул на часы, – нет, чёрт, сейчас поздно. Завтра. Давай, Роб. Хорошо, что ты позвонил. Давай до встречи.

– Пока, до свидания.

Связь прервалась.

***

Март пришёл в заснеженный мегаполис незаметно, прокрался, стараясь не оставлять следов, и до времени спрятался в неприметные прогалины у стволов деревьев, затаился. В элизии «Сады Приуралья» властвовала зима. Ан ощущал её уверенное ледяное дыхание, идя по аллее огромных замёрзших клёнов, к главному входу лечебницы номер два. И хотя сегодня обещали первое потепление до одного градуса тепла, порывистый ветер, швыряющий мелкий колючий снег в лицо, заставлял зябко кутаться в воротник. На душе у Ана было также зябко.

Он приехал в элизий на следующий же день после разговора с Робином. Тот не встретил его, но соединившись по браслету, просил прийти в клинику. Пискнув пришло сообщение с адресом, и Ан прямо с вокзала, не заходя домой, отправился туда. И вот теперь он стоял у двери. Взялся за ручку, но медлил:

«Куда я? – вдруг подумал он, – Что я скажу Линде? Посочувствую? Она ведь спросит, зачем я приехал. А зачем я приехал? Какая она стала, Линда? Может она ненавидит меня и не захочет видеть? А если захочет, что я ей могу предложить? Как помочь?». Ему всё было ясно вчера, после разговора с Робином, всё было понятно до этого момента, он твёрдо знал, что должен приехать и спасти Линду. И вот он тут, стоит в растерянности: как спасти? Что он может сделать? Ан тряхнул головой: «Тюфяк! Что тут гадать-то? Надо увидеться с Линдой, поговорить, а уж потом раздумывать, как помочь». Он дёрнул за ручку и вошёл.

Робин поднялся на встречу Ану, когда тот вошёл в кабинет. Подошёл, протягивая руку для приветствия:

– Пришёл. Хорошо. Пойдём.

– Как она?

– Нормально. Увидишь.

Робин повёл Ана по бесконечным коридорам, по длинному проходу между корпусами в психиатрическое отделение лечебницы. Остановились около двери, ничем не отличающейся от десятка таких же белых гладких, почти сливающихся со стенами. Слева на стене над кодовым замком небольшая табличка «П32». Робин взглянул на Ана. Тот бледный и решительный, чуть набычившись, смотрел на дверь, словно хотел сквозь неё что-то увидеть. Уголки рта Робина дрогнули в едва заметной улыбке, он быстро набрал код, и дверь бесшумно открылась, въехав в стену справа. Они вошли.

Линда сидела в глубоком кресле у камина и смотрела на огонь за стеклом. У Ана сжалось сердце, таким одиноким нахохлившимся птенцом, она ему показалась. Она подняла безучастные глаза на входящих. Увидев Ана, её глаза широко распахнулись, казалось, что всё её существо рванулось к нему, но вдруг, словно на что-то наткнувшись, попятилось и спряталось в самой глубине васильковых глаз, немым вопросом заглядывая в душу.

– Линда, доброе утро. К тебе гость. Примешь?

Линда взглянула на Робина, снова перевела уже спокойный взгляд на Ана и отвернулась к огню.

– Доброе утро, Робин. А что вдруг гостя ко мне занесло?

– Здравствуй, Линда! Я…. – Ан замолчал, не зная, что сказать и как вести себя.

– Ладно, некогда мне тут с вами. Я на обход. Ан, будешь уходить свяжись со мной. Хорошо?

– Хорошо.

Робин кивнул Линде и вышел.

Ан стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу. Линда посмотрела на него.

– Проходи, раз пришёл. Бери вон, – она кивнула на трансид у окна, – садись.

Ан передвинул трансид к камину и сел. Он узнавал и не узнавал Линду. Короткая стрижка сменила её когда-то тёмные вьющиеся длинные почти до пояса волосы, делая беззащитным подростком.

– Ты изменилась.

– Я отрезала волосы, – поджав губы, сказала Линда.

– Зачем? Тебе было так хорошо.

Линда повернулась к Ану и заглянула ему в глаза:

– Хорошо? Может быть. Не помню, – с вызовом произнесла она. – Так практичнее, да и привыкла я уже.

Ан смотрел на её худенькую фигуру, жалость сжала его сердце, перехватила дыхание.

– Прости меня, – тихо сказал он. – Я не думал, что всё так. Я был уверен, что ты счастлива, выбрав свою дорогу.

– Да, у нас разные дороги. И ты зря приехал. Спасибо, конечно, за детскую память, но в жалости я не нуждаюсь, ни в чьей.

Она встала и отошла к окну.

– И потом, у меня всё хорошо. Не слушай, что тебе говорит Робин, он, конечно, хороший человек, но перестраховщик ужасный. Я вообще не понимаю, зачем он меня тут держит. Неприятности могут быть у всех. – Она решительно повернулась к Ану: – А то, что со мной произошло – просто несчастный случай. Случайность. И не стоило наводить панику. Зря он тебя вызвал. Хотя нет худа, без добра. Ты хотя бы навестишь своих родных. Ты ведь как уехал, так ни разу у них и не был, если я не ошибаюсь?

Ан молчал.

Она покачала головой.

– Ну да, ну да, я так и думала. Ну, и как твоя мечта? Исполнилась? – она в упор смотрела на него.

– Разве мечта может исполниться? – тихо проговорил Ан. – На то она и мечта, чтобы за ней идти всю жизнь.

Она вспыхнула. Яркий румянец разлился по щекам, глаза