Он медленно опустился на постель и стал смотреть в потолок. Текстура дерева на балках перекрытия вздымалась перед его взором подобно океанским волнам. Это ритмичное движение и восхитило его, и привело в ужас. Десейн почувствовал, что его собственное сознание стоит, словно барьер, между ним и внешним миром, а тот является лишь глупой бесчувственной машиной, не знающей сострадания.

Его собственное «я» превратилось во все сужающийся луч света, и он ощутил, как, наваливаясь невыносимой тяжестью, растет и безгранично расширяется его подсознание.

Это психоделический наркотик, подумал Десейн. Не нужно поддаваться. Но движения было уже не остановить. Взрываясь, подобно пузырям на воде, его обостренные чувства поднялись, словно гейзер, даруя невиданные ощущения и превращая сознание в бурную реку без краев и границ. Внутреннее «я» исчезло, растворилось в безвремении вечного бытия, не омраченного ни тревогой, ни разочарованиями. Десейн наслаждался этими ощущениями. Но его сознание неустанно работало, и вопросы сыпались один за другим. Почему в долине нет детей? Для него удивительным открытием было узнать, что в Сантарога нет ни одной школы. Где дети, где юные сантарогийцы? И почему данный факт не отметил ни один из его предшественников? Впрочем, они мертвы, напомнил он себе. Странно, но мысль о смерти не испугала Десейна. Он понял, что поднялся, преодолев состояние интеллектуальной декомпрессии, в зону, свободную от волнений и забот, связанных с борьбой за власть и утверждением собственной силы. Долина, Джаспер – все это стало условиями его существования. Комната, полная яркого света, шелестевшие за окном листья дуба – в этом была истинная красота, невинная, чистая. Внешняя вселенная была преобразована в часть его сущности – мудрую и полную сочувствия ко всему живущему.

Десейн попытался проанализировать это. Внешняя вселенная – как часть меня. Значит, это я создал вселенную. Как Нама-Рупа. Я – Нама-Рупа – имя и форма, создатель мира, в котором я есть сущность и существо.

Неожиданно его внимание отвлекла боль в поврежденном плече. Боль – лучший фон для воспоминаний о пережитых радостях.

Боль исчезла так же внезапно, как возникла.

Вслед раздался звук автомобильных шин, шуршавших по гравию. Запела птица. Эти звуки вторгались в его чувства, искажая их остроту. Сверкая, они плясали вокруг. Десейн вспомнил пристальный взгляд Дженни. Это шокирующее воспоминание буквально резануло его, сжав тисками голову и грудь. Он с трудом дышал. Десейн сознавал, что попал в историю, но таких историй на своем веку он не знал и не переживал. Она была населена богами и богинями, а также существами ужасающей мощи. Эта история мчалась вперед с удивительной быстротой, опровергая все существующие представления о покое, а составляющие ее события было невозможно разделить и отличить друг от друга. Они молниями пересекали поле его сознания, оставляя в его существе необратимые изменения.

Это Джаспер, подумал Десейн. И мне не вернуться к тому, чем… я… был… раньше.

Слезы текли по его щекам.

Он вспомнил, как кто-то рылся в его вещах, и рыдания едва не разорвали его грудь. Что им было нужно?

Десейн вдруг обнаружил, что верит в демонов; это демоны окружили его – хитрые, жадные до его крови, желающие отобрать душу. Они бормотали нечто бессвязное за пределами круга, который его одинокий интеллект очертил вокруг себя. И это ощущение, примитивное, как пляска ведьм, отказывалось покидать Десейна. Эти демоны были роботами, автоматами с искривленными нечеткими формами и глазами-фарами.

Десейна начала сотрясать дрожь, он покрылся холодной испариной, но одновременно с этим он ощущал, будто смотрит на себя со стороны, и все это происходит не с ним, а с кем-то посторонним.

Вскочив с постели, Десейн, спотыкаясь, бросился к противоположной стене. Добравшись до нее, он развернулся и направился обратно. Взад и вперед, взад и вперед – он мерил комнату неуверенными шагами. Спастись было негде. Солнечные лучи, врывавшиеся в комнату через окно, принимали гротесковые формы – улиток с человеческими лицами, серебряных гномов, насекомых с циферблатами на крыльях.

Десейн упал на пол и вцепился в ковер. Из красного плетеного узора вдруг вытянулись кривые когти, которые явно намеревались вцепиться ему в лицо. Он вскочил, бросился к постели и навзничь упал на нее. По потолку ходили крутые волны.

Где-то заиграло фортепиано. Шопен. Десейн вдруг ощутил себя музыкальным инструментом. Звуки музыки хрустальной россыпью пронзили его, прогнав отчаяние и ужас. Сияющая белоснежная чистота накрыла его. Десейн заметил, что одежда его стала влажной от пота, а ладони – скользкими. Он словно проделал долгий и тяжелый путь по местности, полной опасностей, и это путешествие лишило его сил.

Но теперь Десейн видел свою комнату чистым, незамутненным взором. Балки потолочного перекрытия предстали перед ним в каком-то новом свете – их рисунок повторял контуры дерева, деревья превратились в саженцы, а саженцы – в семена, из которых вновь вырастали деревья. Каждый из предметов, что попадал в поле внимания Десейна, раскрывал перед ним свое прошлое и будущее. Ничто не оставалось неподвижным; все стало движением и частью движения. Волны сна начали подниматься из глубин его сознания – все выше и выше. И сон овладел Десейном.

А в темных недрах охватившего его сна кто-то смеялся, смеялся и смеялся…

Десейн проснулся с ощущением, что проспал целую вечность, и тихо хихикнул. Но хихиканье, казалось, исходило не из его горла – звук этот издал кто-то незнакомый, и это испугало Десейна. Взглянув на часы, он понял, что проспал более двух часов.

И вновь горло издало чужой, незнакомый смешок. Десейн выбрался из постели, ощущая слабость. Плечо его чувствовало себя гораздо лучше – боль почти исчезла. В дверь постучали.

– Да! – отозвался Десейн.

– Это Уин Бурдо, сэр. Мисс Дженни попросила меня напомнить вам, что приедет через полчаса.

– Спасибо!

– Не за что, сэр. Надеюсь, вы хорошо поспали.

Десейн замер, в упор глядя на дверь. Откуда Бурдо было известно, что он спал? Может, он храпел?

Из коридора не доносилось ни звука, но Десейн знал, что официант ушел. Пребывая в глубокой задумчивости, Десейн выбрался из помятой одежды, принял душ и переоделся.

Он был зол и раздосадован. Они ежеминутно следили за ним. Злость так легко сменяется яростью, но на ярость у Десейна времени не было.

Интересно, есть ли особое время для ярости?

Неожиданно Десейн почувствовал в правой руке что-то влажное и удивился, увидев, что все еще держит мокрое полотенце. Совершенно невинная вещь с бело-зеленой бахромой по краям. Он швырнул полотенце в душевую, и оно упало на пол.

В дверь вновь постучали, и Десейн знал – это Дженни.

Решительность овладела им.

Он пересек комнату и распахнул дверь. Дженни стояла в коридоре в оранжевом платье и белой кофточке, и от улыбки, осветившей ее лицо, ямочка на щеке стала глубже.