Ну и, как положено, окрики сержантов и ротмистров доносились с обеих сторон. Сразу за рядами солдат, шагах в двадцати, были уложены мертвые и раненые, два солдата тащили к ним еще одного. Волкову одного взгляда хватило – три десятка, не меньше.

Сам Брюнхвальд сидел на пригорке, а два солдата обматывали ему ногу выше колена, белая тряпка, которой они бинтовали ногу своего капитана, оказалась уже наполовину красна. Но сам капитан-лейтенант, несмотря на ранение, из схватки не вышел, он пытался привстать и орал зычно одному из сержантов:

– Шлиман, Шлиман, не давай им заминать свой фланг! Возьми себе пять человек из последней линии!

Рядом с ним находился один из братьев Фейлингов, младший, которого звали Курт. Вид у мальчишки был, ну, если не перепуганный, то ошарашенный. Он сидел на коне подле капитана и держал знамя. Он первый увидал Волкова и радостно, словно у него от сердца отлегло, звонко крикнул:

– Полковник! Господа, полковник с нами!

Он кричал это так, как будто появление Волкова сразу тут все изменит. И многие его услышали, особенно в последнем ряду. Солдаты оборачивались. И один из старых сержантов крикнул:

– Эшбахт!

– Эшбахт! – донеслось с другого фланга.

– Эшбахт! Эшбахт! – понеслось над рядами.

Карл Брюнхвальд обернулся.

– Вы вовремя, полковник. А то людишки, как меня прокололи, стали, кажется, киснуть.

– Вы ранены, Карл?

– Чертовы кавалеры. – Брюнхвальд указал рукой на восток вдоль дороги.

Волков взглянул туда и увидел всадников в перьях, в шелках, в гербах. Человек сорок, не меньше.

– Эти ублюдки-еретики, пока я строил людей, успели дважды наехать мне на правый фланг. Двух сержантов толковых убили, не считая простых солдат. Ногу вон мне прокололи. Не могу понять: какого дьявола эти благородные мерзавцы воюют за взбесившееся мужичье? Пришлось маршировать вперед, сюда, тут место узкое, им тут не развернуться.

– А где Бертье?

– Ублюдки-кавалеры ударили его прямо в бок, когда он был в маршевой колонне. Не пойму, откуда они взялись, как их наши разъезды проморгали?

Волков не знал ответа на этот вопрос, он просто спросил:

– Что было дальше?

– Ну, колонну они смяли, загнали ее в тот лес, что тянулся вдоль реки, а за Бертье вошли туда пешие мужики – четыре сотни, не меньше.

«Четыре сотни? Против двух сотен в роте Бертье?»

– Бертье храбрец, может, и отобьется, – заметил Брюнхвальд, но в голосе его почти не слышалось надежды.

Он, как и Волков, понимал, что в лесу происходит свалка и двум сотням людей в мешанине от четырех сотен не отбиться. Волкову очень сильно повезет, если капитан выберется из этого леса хоть с горсткой людей.

– Шлиман! Шлиман, говорю же тебе, не давай им заминать свой фланг, бери еще пять человек из последнего ряда! – снова заорал Брюнхвальд.

– А Джентиле? Где арбалетчик? – спрашивал Волков, а сам с тревогой глядел на солдат первой роты: не сдадутся ли, не попятятся ли, ведь врагов на сто человек больше.

Нет, солдаты стояли крепко. И остервенело били алебардами, кололи копьями настырно наседающего врага. И первые ряды, в которых находились самые дорогие солдаты, были почти целы.

– Черт их знает. Как кавалеры врезались в Бертье, те кинулись врассыпную, – отвечал Брюнхвальд, морщась от боли, когда солдат завязывал бинты в узлы на его ноге, – больше я их и не видал.

«Ламбрийцы есть ламбрийцы, первыми рвутся в бой и первыми сбегают из него».

А капитан-лейтенант, словно разглядев через поднятое забрало тревогу на лице своего командира, сказал:

– Не волнуйтесь, господин полковник, уже вот-вот сумерки придут, до темноты я выстою. – Он замолчал, повернул голову, прислушиваясь к очередной россыпи выстрелов у реки, и добавил: – Если, конечно, какая-нибудь сволочь не выйдет мне в тыл.

Да, день угасал, еще полчаса или час, и станет темно. Главное – дотянуть до этой темноты. Главное – достоять Карлу и его людям.

– Я поеду к реке, узнаю, как там Рене и Роха, – сказал Волков.

– Именно об этом я и хотел вас просить, господин полковник. – Брюнхвальд снова поморщился от боли, пытаясь поудобнее устроить свою проколотую рыцарским копьем ногу.

Тут он случайно встретился взглядом с молодым знаменосцем. Курт Фейлинг, слышавший их разговор с капитаном, был, кажется, ошарашен. Смотрел на Волкова, широко раскрыв глаза. Мальчишка, хоть и крепко сжимал древко его флага, конечно же, боялся. Может, он ожидал, что полковник в своих прекрасных доспехах и роскошном ваффенроке встанет в первый ряд своих солдат и станет так биться, что опрокинет и погонит мужиков. А полковник собирается уехать куда-то, бросить их?

Волков тронул коня, подъехал к юноше и сказал негромко:

– Фейлинг, езжайте в обоз.

– Но, господин, капитан велел держать мне знамя, – так же тихо отвечал молодой человек.

– Где ваш брат?

– Не могу знать, как началось дело, так я потерял его.

– Отдайте знамя и езжайте в обоз, к капитану Пруффу, вы поступаете в его распоряжение.

– Я не брошу знамя, капитан мне доверил высокую честь…

– Уезжайте, – перебил его кавалер.

– Я не могу выполнить ваш приказ, – вдруг с непонятно откуда взявшейся твердостью возразил юный Курт Фейлинг, – я не оставлю знамя и не оставлю капитан-лейтенанта.

– Вон! – заорал Волков, указывая на запад пальцем латной перчатки. – Вон отсюда! В обоз! Немедленно! Наглец, еще смеет не выполнять мои приказы!

Глава 39

Юноша вжал голову в плечи, но не двинулся с места и знамени не отдал.

А полковник выполнение своего приказа не проконтролировал, дернул лошадь за повод, развернулся и поехал туда, откуда доносилась частая пальба. Он направился к броду, на шум пальбы, на облако серого порохового дыма, что медленно плыло над рекой и густыми прибрежными зарослями. Пороховой дым в безветренном воздухе прикрывал собой жуткую давку, что происходила на берегу. Мужичье, пользуясь перевесом в людях, смяло ряды второй роты, теперь это была скорее куча людей, потерявших строй, но еще отчаянно сопротивляющихся. Роту, несомненно, опрокинули бы, обратили в бегство, перебив всех, кто находился в первых рядах, но мужикам мешали густые заросли и… капитан Роха.

Его люди не давали врагу даже попытаться охватить сбившуюся в кучу вторую роту «крыльями». В основном хамы старались навалиться на правый фланг Рене. Но как только мужики пытались использовать свое численное преимущество на полную, как только офицеры противника строили на песке группу для охвата второй роты с фланга, тут же из леса выезжал Роха, сам израненный и на израненной лошади, с четырьмя десятками черных от пороховой копоти мушкетеров с ротмистром Вилли. Всего одним залпом с пятнадцати, с двадцати шагов они валили десяток храбрых мужиков на