Ах, Мессалина,

божественная дива,

какие нежные глаза,

мы от нее все без ума.

Девочки были во вкусе дня: с волосами, покрытыми перманентом, с нежными припудренными щеками, накрашенными губами, металлическими украшениями, с растерянным и вовсе не провоцирующим видом — эдакие поддельные инженю с вульгарным шиком высоко подхваченных шелковых чулок. Они ничем не отличались от светских женщин, тех, кого Стив видел на вчерашних торжествах. И он вспомнил предсказания Вентру, когда первый раз в жизни услышал слово вертихвостки.

Стив сразу попросил о встрече с Кардиналкой. Не без волнения он произнес свое имя, уверенный, что она его примет, хотя в былые времена оба не выносили друг друга. Кроме того, работая в мире удовольствий, она вполне могла быть связан-ной с Пепе де л’Альказаром.

Но Франция вернула ему вкус к жизни, а авантюра — это каждый раз заново ощутить, что можно ее и лишиться. Он не успел углубиться в эти размышления — в двери, обтянутой тканью с ромбовидными стежками, незаметно появился сгорбленный силуэт, подавая Стиву еле заметные знаки. Кардиналка согласилась его принять.

Она сидела за секретером перед большой бухгалтерской книгой, и он едва смог ее узнать, настолько она похудела, почти ссохлась. Но если в годы войны она упорно сохраняла пристрастие к легким и невесомым платьям, какие шли только Лиане и Файе, то сейчас потонула в одежде тучной женщины образца 1900 года со стоячим воротником и перламутровыми пуговицами. Сколько ей могло быть лет? Семьдесят, возможно, но больных и усталых семьдесят, и чтобы их забыть, она, как большинство стариков, отдала предпочтение одеждам лучших дней. Она подлатала себя под крыльями фиолетовой тафты, можно сказать, забальзамировалась еще до смерти под сиреневыми румянами, покрывающими ее морщины. Только глаза блестели вызывающе живо, а голос звучал твердо и высокомерно, не обременяя себя вступлениями:

— Ну что ж, Американец, вы, как я вижу, пришли не девочек навестить?

Она сразу узнала Стива. Он выдержал ее взгляд:

— Да, мадам, не совсем за этим. Впрочем, они очень милы. Поздравляю.

Она разразилась хохотом, еще более отрывистым, чем в Шармале, потом, как и тогда, стала ощупывать потоки своих драгоценных камней. За дверью слышались приглушенные звуки граммофона, снова наигрывающего вальс-мюзетт, воодушевленный хохот клиента.

— Как видите, я достигла, чего хотела. Заведение в отменном порядке. Я горжусь собой!

Он краем глаза осмотрел ее будуар и вспомнил прошлое: старая полукруглая мебель, лампы с закрученными ножками, прозрачные, хрупкие зеленые и сиреневые безделушки с выгнутыми линиями.

Раздался звук горна. Стив подскочил. Кардиналка засмеялась:

— Ничего страшного. Постоянный посетитель, один полковник. Ему необходимо гудеть, когда…

— Я спешу, — оборвал ее Стив. — Вы были подругой графа д’Эспрэ и должны знать о нем. Я бы хотел с ним увидеться.

Ему показалось, что под слоем пудры кровь отхлынула от ее лица.

— Зачем?

— Мы с ним дружили.

Она взяла нож для бумаг и забарабанила им по деревянному секретеру:

— Хватит, Американец. Забудьте ту историю.

— Нет.

— Я не хочу, чтобы пострадал мой бизнес.

Она произнесла это слово на французский манер, в то же время тыкая указательным пальцем в потолок, будто говорила о комнатах наверху. Стив не смог сдержать улыбку. Решив, что он смеется над ней, она резко сказала:

— Не ворошите прошлое. В тот вечер нас было тринадцать-двенадцать человек, да еще этот кот, совсем черный. Это должно было произойти, это было неизбежно.

— Я не собираюсь ворошить прошлое.

— Вы сказали, что дружили с графом! Вздор! В этом презренном мире ни у кого ни к кому нет дружеских чувств, еще меньше любви. Д’Эспрэ тоже пришлось исчезнуть в назначенный час.

— Исчезнуть?

Незаметным движением Кардиналка взяла из секретера маленькую пудреницу, лежавшую рядом с бритвенным набором и крохотной лопаточкой.

— Теперь уходите! — И потянулась к звонку.

Стив наугад обронил:

— Я в курсе ваших дел, Кардиналка. Других дел. Я богат, очень известен и могу причинить вам много хлопот.

Она отдернула руку.

— Вы хотите спокойствия, — продолжил Стив. — Я вас понимаю: вы его заслужили. — Он указал на пудреницу: — Но что вы будете делать, если у вас хотя бы на несколько дней это отнимут?

— У каждого возраста свои радости!

— Безусловно. Я предлагаю вам спокойствие по сходной цене: скажите, что вы знаете о графе.

Она затянула шерстяной шалью свой слишком широкий корсаж и проговорила:

— Он разорен. Не знаю, как он дошел до этого. Живет в Шармале. Совершенно один.

Стив попытался увидеть хоть что-нибудь в ее глазах, хоть какое-то чувство. Кардиналка вздохнула, опустила плечи, высматривая на стеклянной безделушке какое-то неизвестное ему воспоминание. Оно длилось целую минуту, это тягостное ожидание, которое он не решался прервать. Она ушла куда-то в прошлое, гораздо более далекое, чем история с Файей, в ту страну, где бывали лишь они с д’Эспрэ, — заповедный край стариков. Она любила его, любила до сих пор, и если бы он уже отошел в мир иной, она бы вела себя иначе.

— Вы его видели? — спросил наконец Стив.

— Да что вы! В моем возрасте уже не выходят.

— Тогда откуда вы все знаете? Вы ведь можете мне и солгать.

— Мое ремесло в том и состоит, Американец, чтобы все знать. Это заведение лучше любого справочного бюро. — Она прищурила глаза.

Знала ли она что-нибудь про Лили? Но Стив уже не мог продолжать расспросы: приторный запах ее духов одурманивал его. Ему хотелось поскорее сбежать отсюда. Она почувствовала это и, как после тяжелого испытания, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Внезапно рассердившись, Стив направился к двери:

— Берегитесь, Кардиналка, если сказали мне неправду! Но если вспомните еще какие-нибудь подробности, найдите меня.

Он наклонился над ее бухгалтерской книгой и нацарапал номер «Ритца».

— Удачного бизнеса.

Старуха задрожала. Шаль упала с ее плеч. Стив еще не дошел до двери, как она, нервно раздувая ноздри, уже протянула руку к пудренице, осторожно доставая оттуда большую щепотку белого порошка.

* * *

Казалось, по мере того как Стив приближался к прошлому, небо все больше расчищалось — утро обещало очень хороший день, и он решил поехать в Шармаль. Одеваясь для загородной прогулки, он упрекал себя за то, что не начал именно с этого. В его памяти Шармаль остался волшебной страной вне географических координат. Нереальность, окутывавшая замок в его воспоминаниях, в основном была связана с полулегальной экспедицией в августе 1917 года — три машины, вслепую добиравшиеся по разбитым бурей дорогам, бумаги, которые необходимо было показывать на каждом перекрестке, Макс, напряженный, утомленный, пытающийся за струящимися по стеклу квадратиками дождя увидеть хоть на миг белокурый затылок Файи.