— Никто уже не помнит…

— Ну, ладно, оставим мертвых в покое, — пресек эту фразу мэр. — Чтобы уладить формальности, я оповещу префектуру. А теперь нужно вырыть еще одну могилу для графа, приготовить все, чтобы приличнее похоронить эту девушку. Господин кюре, я думаю, настало время прочитать ваши молитвы!

Священник перекрестился и вошел в часовню. Мэр наклонился к Стиву:

— Вы знали графа? По правде говоря, он был совершенно безумен. Вот, прочтите его последние распоряжения.

Под письмом д’Эспрэ была проставлена позавчерашняя дата. Он объявлял о своем самоубийстве и просил, чтобы из его тела сделали чучело и выставили в витрине Музея естественной истории, а оттуда выносили на прогулку во все праздники, за исключением Первого мая. Если это будет невозможно, он хотел, чтобы его похоронили в часовне Шармаля.

— И еще вот это, — добавил мэр.

Стив побледнел: жандармы принесли ему тетрадь в зеленом переплете.

— Посмотрите на эти слова. Вторжение в Дом Кота! Похоже на название! Но дальше ничего не написано… — Вздыхая, он пролистывал фолиант.

— А здесь, на первой странице? — спросил Стив.

— Да! Две фразы, но совершенно непонятные. Настоящий случай психоза у этого старого жуира. Морально опустившийся, он не смог пережить свое разорение.

Стив смог разобрать несколько слов, написанных в тетради. Это был тот же спокойный почерк, что и в завещании, изящная довоенная каллиграфия, наклонная и изысканная. Чернила казались настолько свежими, что трудно было сказать, когда это написано — в 1917-м в подвалах отеля «Нормандия» или накануне смерти.

— Вы что-нибудь поняли? — спросил мэр.

Стив захлопнул тетрадь, пробормотал «спасибо» и удалился.

В рукописи были всего две фразы, вторая из которых осталась незаконченной. И ему хватило одного раза, чтобы выучить их наизусть.

«Она презирала желания мужчин, — писал граф, — но в то же время хотела быть любимой. Единственный среди них…»

* * *

Стив вернулся в «Ритц» в крайнем возбуждении. Против ожиданий, увиденное им в Шармале ничего не проясняло, и сейчас он старался об этом не думать.

Вернувшись из часовни к машине, он испытал один из самых сильных приливов ярости: два бочонка портвейна и виски были полностью опустошены проходящими мимо крестьянами в наказание шоферу, не стерегущему свою машину. Трое из этих буколических воров отлеживались после алкоголя на солнце, завалившись в канаву. Другие разбежались, спотыкаясь, как только он подошел. У него не было желания бежать за ними. Все, чего он хотел, это вернуться в Париж, принять хорошую ванну, выпить виски и позвонить Мэй, чтобы всем с ней поделиться, начиная от Сильвио Пелликуло до смерти графа д’Эспрэ.

Он долго не мог до нее дозвониться, постукивал ногами от нетерпения, набирая еще и еще раз ее номер. Слуги не знали, когда ока вернется. Он начал беспокоиться, когда в девять часов трубку наконец сняла Мэй.

— Я только что приехала из клиники, — сказала она, как бы извиняясь.

— Как Макс?

— Немного лучше, если верить врачам. Но меня к нему опять не пустили.

— Есть новости. Мне надо вам все рассказать.

По его голосу она поняла, что он взволнован.

— Стив, что случилось?

Он пробормотал:

— Необычные вещи, действительно необычные. Но у меня есть доказательство, что Файя умерла. И…

— Не по телефону, dear.

Он уже овладел собой:

— Тогда я вас приглашаю. Уверен, что вы не ужинали. Вы не слишком устали?

Она рассмеялась:

— Устала, я? Бросьте!

— Прекрасно. Я выезжаю за вами. Мы поужинаем в «Ритце», хотите? Здесь великолепная кухня.

— Нет, я приеду сама. Ждите. Вы ведь знаете, что женщины не быстро собираются.

И по своей привычке Мэй положила трубку, не дав ему ответить.

Стив оделся как можно более изысканно и вышел в холл. Он немного побаивался Мэй. Такая молодая и в то же время такая энергичная, несмотря на свое несчастье… Однако, говорил он себе, в одном она похожа на всех остальных женщин: она обязательно опоздает.

Стив очень устал. Несмотря на вечер, жара не спадала. Он отправился в бар, заказал коктейль, затем второй, третий. Он очень быстро опьянел и, как всегда, когда пил, — а в этот вечер еще больше, чем обычно, — ненавидел свое отражение в зеркале. Незаметно он снова становился немного сумасшедшим ирландцем с диким, от природы непокорным выражением, который нарушил обычаи своих предков. Напомаженные волосы взъерошились, Стив ослабил узел «бабочки», отогнул назад воротник смокинга. Он мечтал о старых кабаках, о друзьях, таких же пьяных, как он, о застольных песнях: о настоящей пьянке, гигантской, страшной попойке. Вместо этого у него было назначено свидание с добродетельной, к тому же беременной англичанкой, которая будет пить воду и указывать ему, как поступать. Действительно тяжелый день.

Он посмотрел на настенные часы и в надежде, что Мэй не появится раньше чем через полчаса, заказал четвертый коктейль. Уже собираясь выпить его, он заметил ее между зеленых растений, одетую в красивое оранжевое платье, обшитое по краю стразами. Она немного иронически улыбалась и шла с элегантным и высокомерным видом, который там, где они были, считался неоспоримым знаком старой Англии.

У Мэй был только один недостаток: она была ужасающе пунктуальна. Стив бросился к ней, покачиваясь, неловко поцеловал руку.

— Пойдемте, — сказала она. — Поужинаем, а потом поговорим.

Ужин прошел очень быстро. Мэй отказалась от всякого спиртного, и Стив был вынужден разделить с ней сельтерскую воду, что лишило его всякого аппетита.

Она почувствовала его плохое настроение:

— Стив, вы сегодня грустный…

Эта женщина не только всем распоряжалась, но и проникала в вас до глубины души. Он покраснел.

— Кажется, вас переехали все эти события, как говорят французы! Расскажите мне все, дорогой Стив. Я умираю от любопытства с тех пор, как вы мне позвонили.

Он неприветливо взглянул на нее, в душе взывая к святому Патрику, чтобы Макс как можно скорее вышел из клиники, чтобы они вновь играли вместе Форе, и его друг водворил бы эту англичанку на единственно подходящее ей место: следить за столовым серебром и за чаем.

— Начну сразу с того, что я узнал сегодня днем.

Он встретился глазами с Мэй и засомневался. Как поделикатнее описать ей то, что он видел в часовне? С другой он бы предусмотрел флакон нюхательной соли.

— И что же? — жадно поинтересовалась Мэй.

— Я получил материальное доказательство того, что Файя умерла.

Она распахнула свои большие синие глаза: