— Да, мы думали об этом, — призналась Хацуэ. — Целый день думали, стоит ли идти к шерифу, стоит ли вообще говорить о случившемся. Но в конце концов решили, что не стоит — вся история здорово смахивала на убийство. Мы с Кабуо понимали это. Понимали, что он может оказаться за решеткой, пойти под суд. Сами видите — так оно и вышло. Вы обвиняете моего мужа в убийстве.

— Знаете, — ответил Элвин, — мне понятны ваши чувства. Вы беспокоились за мужа, которому могли предъявить обвинение в убийстве. Но правда, как вы утверждаете, была на вашей стороне. А если так, что же вам мешало пойти к шерифу?

— Мы боялись, — ответила Хацуэ. — Мы решили, что правильнее будет промолчать. Нам казалось, что если мы пойдем и все расскажем, то совершим ошибку.

— Что ж, — рассудил Элвин, — в этом-то и вся ирония. Потому что, на мой взгляд, ошибкой было как раз не прийти и не рассказать. Ошибкой было обмануть, утаить сведения.

— Может, и так, — ответила Хацуэ. — Я не знаю.

— Однако ошибка все же была, — настаивал обвинитель, направив указательный палец на Хацуэ. — Очень серьезная ошибка в рассуждениях. Вам так не кажется? Теперь? Налицо смерть человека при странных обстоятельствах, и шериф сбивается с ног, собирая информацию, а вы даже не помогаете ему. Вы можете помочь, но не помогаете, не раскрываете сведения, которыми располагаете. Что, откровенно говоря, делает из вас подозреваемых, миссис Миямото. Да, мне тяжело говорить такое, но это так. Если вы не помогли в самом начале следствия, как можно верить вам сейчас? Сами посудите. Как вообще можно вам верить?

— Но, — Хацуэ подалась вперед, — у нас совсем не было времени. Мы узнали о несчастном случае днем. А уже через несколько часов мужа арестовали. У нас просто не было времени.

— Миссис Миямото, — возразил Элвин, — если вы были уверены в несчастном случае, почему не отправились к шерифу сразу? Почему не пришли к нему еще днем и не рассказали об этом, как вы говорите, несчастном случае? Почему не помогли следствию? Почему утаили от шерифа, что ваш муж был на борту шхуны Карла Хайнэ и одолжил ему… этот… как его… запасной аккумулятор? Надеюсь, вы сами видите, почему мне ничего не понятно в ваших показаниях. Я запутался, не знаю, что и думать. Чему верить, а чему нет. В самом деле, непонятно.

Обвинитель провел рукой по штанинам брюк, встал, обошел вокруг стола и, сев на свое место, сложил ладони.

— Больше вопросов нет, ваша честь, — неожиданно произнес он. — Допрос окончен, свидетель может идти.

— Подождите, — воскликнула Хацуэ, — я…

— Довольно, остановимся на этом, — сурово оборвал ее судья Филдинг. Хацуэ метнула на него гневный взгляд.

— Вы ответили на заданные вам вопросы, миссис Миямото. Возможно, вы расстроены, но судебная процедура не позволяет мне принять во внимание ни ваши мысли, ни эмоции. Вы хотите ответить мистеру Хуксу? Я вас понимаю и не виню, но подобное судом не дозволяется. Вы ответили на вопросы и теперь свободны. Сожалею, но это так.

Хацуэ посмотрела на мужа. Он кивнул, и она кивнула в ответ, а в следующий миг уже полностью совладала со своими чувствами. Не говоря ни слова, она встала и прошла на свое место в задних рядах; садясь, она поправила шляпку. Некоторые, в том числе и Исмаил, невольно посмотрели ей вслед, но она ничем не показала, что заметила взгляды. Хацуэ сидела молча, глядя прямо перед собой.

Нельс Гудмундсон вызвал для дачи показаний Джосайю Гилландерса, председателя общества рыбаков Сан-Пьедро. Это был мужчина сорока девяти лет, с отвисшими, как у моржа, усами и тусклыми, водянистыми глазами пьяницы. Джосайя, невысокого роста, крепко сбитый и сильный, вот уже тридцать лет рыбачил в одиночку на своей «Элизе». Жители острова хорошо знали этого горького выпивоху, который копировал походку и манеры капитана; каждый раз, как Джосайя сходил на берег Сан-Пьедро, он слегка касался тугого козырька своей капитанской фуражки. Джосайя носил синие шерстяные брюки и вязаные свитера; он частенько, по его же словам, «напивался вдрызг» с капитаном Джоном Содерландом в местной таверне. Они потчевали друг друга байками, и после каждой опрокинутой пинты пива их голоса делались все громче и громче. Капитан Содерланд поглаживал свою бороду; Джосайя утирал пивную пену с усов и свойски хлопал собеседника но плечу.

Теперь Джосайя, готовый дать показания, сложил руки на бочкоподобной груди, зажав капитанскую фуражку между пальцев и выставив двойной подбородок в сторону Нельса Гудмундсона, который стоял в нерешительности и моргал.

— Мистер Гилландерс, — наконец обратился к нему Нельс. — Как долго вы состоите председателем общества рыбаков Сан-Пьедро?

— Да уж одиннадцать лет, — ответил Джосайя. — А в море болтаюсь все тридцать.

— Лососем промышляете?

— Им самым. По большей части.

— На шхуне с жаберными сетями? Тридцать лет?

— Именно так. Тридцать лет.

— У вас ведь «Элиза», так? — уточнил Нельс. — Один ходите или с напарником?

— С напарником? — Джосайя покачал головой. — Нет, я работаю один. Одному как-то сподручнее.

— Мистер Гилландерс, — обратился к нему Нельс. — Случалось ли вам за тридцать лет рыболовного промысла подниматься на борт чужого судна? Бывало ли так, чтобы в открытом море вы пришвартовались к шхуне другого рыбака?

— Да нет, никогда, — отвечая, Джосайя расправил усы. — Ну, может, раз пять-шесть, не больше. Ну да, где-то так — раз пять-шесть было.

— Раз пять-шесть… — повторил Нельс. — А причину не вспомните? С какой целью вы пришвартовывались к чужой шхуне? Постарайтесь вспомнить, это важно для суда.

Джосайя снова расправил усы; он всегда так делал, когда думал.

— Ну, если в общем, то… каждый раз у кого-нибудь что-нибудь да ломалось. Раз у одного случились нелады с двигателем, что-то у него там не фурычило — пришлось помочь. Или… А, вот еще, вспомнил! Один парень бедро сломал — такое тоже было. Поднялся тогда к нему на борт. Одним словом, на борт к другому поднимаешься только в крайнем случае. Это если помощь кому требуется. А так — нет.

— Если помощь кому требуется… — повторил Нельс. — А скажите, мистер Гилландерс, за тридцать лет случалось вам подниматься на борт чужого судна по какой-либо иной причине? Кроме как для оказания помощи?

— Никогда, — ответил Джосайя. — Понимаете, какая штука — сам рыбачь и другим не мешай. У всех есть чем заняться.

— Понятно, — ответил Нельс. — А случалось ли вам, мистер Гилландерс, вам, рыбаку с тридцатилетним стажем, председателю общества рыбаков Сан-Пьедро, в обязанности которого входит, как я понимаю, разрешение всевозможных споров между рыбаками… так вот, случалось ли вам слышать, что кто-либо поднимался на борт чужого судна по какой-либо причине кроме как для оказания помощи? Было такое на вашей памяти? Хотя бы раз?

— Нет, ни разу, — заявил Джосайя. — Неписаное морское правило, мистер Гудмундсон. Кодекс чести рыбаков. Ты — сам по себе, я — сам по себе. В открытом море рыбак занят, ему недосуг языком молоть. Или прохлаждаться на палубе, потягивая ром, и травить байки, в то время как другие тащат сети с рыбой. Нет, в море никто не поднимется на борт чужого судна. Вот если, скажем, рыбак ногу сломал, или двигатель у него не заводится, или там еще что… Тогда да, тогда бывает.