не успокоился, но стал подобен улью. Уже в открытую раздавались призывы к свержению императора. Трибуны не слушались префекта, строгий приказ всем преторианцам разойтись и выполнять свои обязанности прозвучал впустую – его никто даже не пытался выполнять.

Лет понял – дело приняло нешуточный оборот, но теперь он не может возглавить бунт гвардии, даже попытаться сделать это он опасался. Он слышал, как его подчиненные не таясь горевали над добрым императором Коммодом, обвиняя в его гибели и Пертинакса, и Эмилия Лета, и проклятых сенаторов, и обещали расправиться с ними, сочувствовали Квинтиллиану и консулу Фалькону. Бюст Пертинакса, недавно поставленный у претория, в ярости разбили, а кто-то даже помочился на мраморные обломки. Быстро появились огромные пифосы с вином, самочинно взятые преторианцами, и началось коллективное распитие. Но вскоре многие начали роптать, что вино плохое и такую дрянь могут пить только бедняки. Где фалернское, косское, кидские и другие превосходные вина? Жадный император не хочет снабжать гвардию лучшим вином! Кто-то принес ночной горшок и, начертав на нем мечом имя Пертинакса, надел его на копье, говоря, что это голова скупердяя.

Тысячи преторианцев стали одной страшной неуправляемой стихией. Словно враз позабылись славные традиции верности и храбрости, проявленные гвардией, поддержавшей Отона против Вителлия в тяжелой битве при Бедриаке. И во время долгих Дакийских войн Траяна, следовавшей за императором в дикие горные земли, а потом отстаивавшей границу на Данубии с Марком Аврелием, когда полчища варваров половины германского мира прорывались, чтобы уничтожить римский мир. Теперь в каждом новом приступе ярости, оскорблениях Пертинакса, жажде убийства и разбойного разгула слышались отголоски заговора Кассия Хереи, убившего Калигулу, речь префекта претория Гая Нимфидия Сабина, вставившего на сторону Гальбы и покинувшего Нерона, открытый мятеж Касперия Элиана, осадившего императора Нерву во дворце и требовавшего наказать виновников гибели Домициана. И над всем этим многотысячным неуправляемым ревом, казалось, стояла тень Элия Сеяна.

Эмилий Лет спешил на Палатин – единственное место, где он мог еще чувствовать себя в относительной безопасности. Но так ли это? Не имея возможности лично повлиять на гвардию, он надеялся, что император придумает, как их усмирить.

Во дворце Флавиев все было спокойно. Никто еще не знал о том, что творится в преторианском лагере. Люди на улицах и площадях жили прежней жизнью, вчерашняя казнь, на которую все равно никого не пустили, быстро исчезла из народного обсуждения. И только Лет понимал, как хрупко сейчас спокойствие Рима.

Войдя во дворец, он сразу же без доклада о себе направился к императору. Пертинакс находился в компании Валериана Гемелла и готовился в скором времени пойти в атенеум – риторскую школу, основанную императором Адрианом, где обучались и упражнялись в своем искусстве философы, риторы, юристы, грамматики. В молодости он тоже там выступал. Теперь же Валериан Гемелл убедил императора посетить атенеум по случаю приезда какого-то особенно даровитого, но пока неизвестного поэта из Греции.

Пертинакс был в своих покоях, рабы расчесывали его бороду и волосы. Гемелл рядом балагурил, вспоминая свои скитания по империи. Эмилий Лет не вошел, а влетел к императору, совсем забыв о почтительности.

– Август, дела плохи! – выпалил префект претория. – Преторианцы, узнав о казни Квинтиллиана и его сторонников, пришли в ярость. Они вот-вот взбунтуются. Меня не слушают!

– Лет, ты даже не поприветствовал меня! – ответил несколько раздраженно Пертинакс. – Не ты ли на днях утверждал, что имеешь полную власть над своими подчиненными? Не ты ли говорил, что преторианцы в большинстве своем мне преданы?

– Да, я говорил, август. Но я ошибся! Однако я был честен с тобой – как только что-то начало происходить плохое, я сразу у тебя с докладом.

– Так ли велика опасность?

– Боюсь, что да! Иначе я не пришел бы сюда.

– Чего хотят преторианцы? – Пертинакс жестом отпустил раба-парикмахера и серьезно задумался над создавшимся положением.

Эмилий Лет не хотел передавать всего, что услышал от своих подчиненных и попытался подобрать более мягкие фразы.

– Преторианцы хотят объяснений по поводу вчерашней казни и денег, тех шесть тысяч, август…

– Не слишком ли многого они хотят! – возмутился Пертинакс. – Чтобы я давал объяснения собственной гвардии? Какая наглость!

– Однако просто так преторианцы не успокоятся. Может, стоит немедленно позвать сингуляриев ко дворцу и с ними идти в каструм?

– Нет, я не пойду к преторианцам. Слишком большая честь для этих наглецов! Пусть идет Сульпициан.

Пертинакс тут же надиктовал своему тестю письмо, которое записал Валериан Гемелл. Эмилий Лет был сильно испуган. Конечно, император не видел эти перекошенные от ярости лица, не слышал их чудовищные обвинения и угрозы, он не представляет, как сейчас сложно идти на переговоры. Только огромные подарки, уступки, ласковые речи, подробные объяснения могут помочь успокоить этот готовый вот-вот взорваться вулкан. Сульпициан либо погибнет, либо сам сбежит оттуда. Но Лет не стал нагнетать обстановку, ведь это приведет только к признанию в собственной некомпетентности как префекта претория, в полнейшей слабости. У него появилась мысль, что если преторианцы придут убивать Пертинакса, важно в самый последний момент возглавить мятежников, иначе самому не сносить головы.

Император с рабом отослал письмо Сульпициану, а сам посоветовал Эмилию Лету успокоиться и пока послушать арфистов и певца Элия, выпить вина и чего-нибудь закусить. Видя, как префект претория, потерянный и задумчивый, уходит из покоев августа, Валериан Гемелл сказал:

– Так ты собираешься, мой император, послушать греческого поэта? Эндимион пишет настолько блистательно, что мысли о проблемах сразу улетучатся, ты будешь весь поглощен поэзией.

– Да, наверное, Валериан, – рассеянно отвечал Пертинакс. – Надо бы все же узнать, как Сульпициан справится… Возможно, я приду немного позже.

– Я пойду в атенеум и обо всем предупрежу и Эндимиона, и других риторов и поэтов!

– Предупреди, а потом возвращайся.

– О, конечно, август!

Валериан Гемелл, никогда не видевший префекта претория таким испуганным, сразу понял, что надо в этот день остерегаться дворца, Палатина, да и всего центра Рима. Лучше задержаться в атенеуме, пока не появятся хорошие известия или сам император не придет в риторскую школу, возвращаться сюда точно нельзя.

Сульпициан, получив дома письмо от императора, немедленно отправился в преторианский лагерь. Пертинакс-младший попросил деда взять его с собой, но префект Рима строго отказал мальчику. Рабы донесли паланкин Сульпициана до ближайшего поста вигилов, и он забрал их всех с собой. По дороге префект продолжил собирать отряды вигилов, и в итоге их набралось около ста пятидесяти человек. В письме император велел Сульпициану выяснить причину возмущения преторианцев и, по возможности, пообещать выполнить часть их требований, убедить разойтись и спокойно ждать прибытия августа. Однако умудренный