Кормчий говорит, что все мы – строители Вавилонской башни. Прежде чем рассеемся по земле или вообще уйдем в небытие, хотим оставить по себе память. Египетские каналы и пирамиды целы до сих пор, и в этом искушение, которому невозможно противиться. Господь дал тебе покрытую песками пустыню, а ты превратил ее в сад, страну, текущую молоком и медом. Для земной власти Египет навечно останется Землей Обетованной, оттого любой правитель, невзирая ни на что, ведет свой народ в Мицраим. Бегуны же, которые не признают над собой никого, кроме Всевышнего, представляются царям неразумными бунтовщиками, жалким презренным племенем, мечтающим о возвращении в пустыню. Одна жизнь так несогласна с другой, что фараон и его народ не может не ненавидеть народ Моисея. Где они сталкиваются, море от крови делается Красным.

Твой дядя Святослав говорит про земную власть, что она страстный голубятник. Так, безо всякого смысла и разумения, мы клюем свой корм, пока она разбойным свистом не поднимет нас, не закрутит в стаю. Лишь в полете мы делаемся стройной, мощной, организованной и прекрасной силой, любоваться которой можно бесконечно.

О свисте я уже слышал, но другое. Первый из Капраловых говорил, что страдания даруются человеку единственно для того, чтобы оторвать его от земли, которая на самом деле нам не мать, а мачеха. Тому, кто бежит от войны, от голода и мора, часто удается спасти свою душу, а кто из последних сил держится за насиженное место, теряет и Царствие Небесное. Капралов говорил о земных бедствиях как о выстреле, как о резком пронзительном свисте, который, если в тебе остался страх Божий, осталась кротость, смирение, будто голубку, побуждает взмыть в воздух. А там Господь, и Он ни одного праведника еще не оставил Своим попечением.

Иногда кормчий прямо вторит тебе, будто сомневаясь, что для мира и от странников было одно благо, говорит, что империя потому сделалась такой огромной, что никого не прощала и не забывала, вечно гналась за каждым, кто из нее и от нее бежал. Мы не признавали ее, считали за антихристово царство, а она, не обращая на это внимания, умела сделать нас своими следопытами и первопроходцами.

Империя расширялась самым естественным образом. Гонимые, преследуемые бежали на ее окраины. Взяв след, она неуклонно и непрестанно гналась за ними. Всё это были ее души, она считала, что возвращает свое.

Что патриарха Иоакима страшило быстрое расширение Святой Земли, слышал. Новоприобретенные земли были насквозь пропитаны ересью, и он знал, что, едва зло окажется в нас самих, станет нашим собственным злом, совладать с ним не сумеем. Нам недостанет сил его окуклить, как бы в себе запереть, тем более обратить грешников, вернуть их в истинную веру. Но власть держалась другого мнения. Не сомневалась, что перед чудом наших побед, перед столь явным благоволением Всевышнего не устоит ни один отступник. Это был богословский спор, и, в общем, всякая русская история – его продолжение.

Россия – Израиль, сделавшийся империей.

Единственная цель власти, что шесть веков движет империю на север и юг, восток и запад, – убедить народ в собственной законности. Перед ее посохом склоняются все другие, значит, Всевышнему она угодна. Следовательно, и легитимна.

Согласен, но легитимность эта без права на ошибку. По свойству Святой Земли она не может быть ни потеряна, ни уступлена, ни продана. Там, откуда ушел Господь, воцарился антихрист. Мы никогда не простим Александру II Освободителю продажи Аляски, хотя при нем победили в Балканской войне, завоевали Среднюю Азию и завершили покорение Кавказа. Белые сто раз предсказывали большевикам конец, однако коммунисты в седле: ведь мы растем, как на дрожжах. Но вот увидишь: стоит раз оступиться, отдать что-либо, и они у власти тоже не удержатся.

Присоединение, пусть захват других народов, земель – не просто расширение территории истинной веры. Не только спасение от соблазнов, которые смущают слабых, нестойких, – куда важнее другое: это укрепление сильных. Причина на поверхности. Пока есть верующие не так, как ты, не отпускает, ломает страх, что самозванец. А это конец, приговор, после этого одно – в петлю. Попомни мои слова, Коля: стоит остановиться, не идти дальше – назавтра вера умрет.

Экспансия – естественная неотъемлемая часть нашей веры, самого ее канона. Знать, что часть мира под властью сатаны, и спокойно на это взирать – невозможно.

Все говорят, что наше вмешательство в европейскую войну (Первая мировая война) было безрассудством, безумной ошибкой. Империя совершила ее и погибла. Говорят, что в этой войне Франция и Англия использовали нас, а потом бросили на произвол судьбы. На самом деле то был триумф веры над прагматикой. Мы воевали не бесплатно. В случае победы получали Константинополь с проливами и преобладание на Балканах. То есть то, о чем мечтали с XIV века. За что пролили море крови, сначала воюя с татарами, потом с Крымом и Портой. Упустить такой шанс было преступлением, именно что грехом. Его бы себе никто не простил.

Почему всё время воюем? От старых саженцев проку немного. Другое дело – молодые: зароешь их в землю и ждешь, когда прорастут, пустят побеги.

Первый и главный вывод: очевидна непрочность романовской империи. Нескончаемая экспансия не от избытка силы; она бегство от внутренних проблем, с которыми никто не знал, что делать.

XIX век. Империя бесконечно слаба, вот-вот отдаст Богу душу. Те, кто восстает на нее, чуют запах заживо гниющего тела. Он манит, влечет их, будто стервятников. Экспансия, что год от года только нарастает, не свидетельство силы; перед нами – бегство, паническое бегство от внутренних неудач.

Всё, как и раньше. Соня пишет каждый день. Сколько дней не был на почте – столько и писем.

Привыкла, что у нее есть домашний психоаналитик, привыкла всё про себя рассказывать и на любой, даже невинный вопрос отвечает исповедью. Не таясь и ничего не стесняясь, спокойно рассказывает, как Вяземский обращался с ней в постели, с кем, когда и почему она ему изменяла.