С осени 1914 г. Сазонов последовательно выступал за создание Польши в этнографических, в общем, границах, в состав Польского края должны были войти русские Привислинские губернии, пограничные территории, которые будут отторгнуты от Германии после войны, и австрийская провинция Западная Галиция с центром в Кракове. Предусматривалось равенство прав некатолического населения края, временное военное управление в завоеванных территориях, неразрывная связь с Россией. Уже в октябре – ноябре 1914 г. при обсуждении этой программы в Совете министров против нее выступили министр юстиции И. Г Щегловитов, министр внутренних дел Н. А. Маклаков, товарищ министра народного просвещения барон М. А. фон Таубе. Они считали постановку вопроса несвоевременным и в данное время отвечающим исключительно польским интересам. Невозможно отрицать реализм их «особого мнения»: «Разрешить этот предварительный вопрос возможно только в связи с определенным выяснением главных целей и желательных для России результатов настоящей войны. В самом деле, если бы беспримерная по напряжению народных сил и по своему международному значению настоящая война закончилась только объединением Польши, хотя бы и под скипетром русских государей, но без осуществления других, более близко касающихся русского народа, наших исторических задач, то такой результат войны, напоминая собою плачевный прецедент Берлинского конгресса, мог бы повести к весьма глубокому недовольству и разочарованию в самых широких слоях русского народа»2.

Такие же сомнения возникли и среди членов наиболее лояльной правительству правой группы членов Государственного совета, которые на совещании, проходившем в конце октября 1914 г. на квартире их лидера П. Н. Дурново, единодушно пришли к выводу о том, что предлагаемая Николаем Николаевичем (младшим) схема будет невыгодна для России и что впредь желательно воздержаться от обещаний полякам. Наиболее умеренный член этой группы, бывший военный министр генерал А. Ф. Редигер, изложил свои мысли следующим образом: «Симпатии поляков, конечно, могли оказать известную пользу в этой борьбе, но если для их приобретения нужно было коренным образом менять отношение к полякам, то приходилось жалеть, что это не было сделано раньше! До этого времени на Польшу смотрели как на одну из составных частей единой России, для которой не только был обязателен общегосударственный язык, но которая пользовалась по внутреннему управлению гораздо меньшей самостоятельностью, чем коренные русские области. Теперь же была обещана автономия, объединение всех поляков почти удваивало их число и делало объединенную Польшу столь крупной составной частью России, что автономия ее (обещанная лишь в довольно неопределенных выражениях), несомненно, должна была обратиться в почти полное обособление. Таким образом, успешное завершение начатой войны должно было завершиться отторжением от России ее польских губерний. Эта жертва, может быть, была бы не чрезмерна, если бы благодаря ей можно было достичь прочного соглашения с поляками; но на такое соглашение было мало надежды, так как претензии поляков, несомненно, оказались бы беспредельными не только в отношении пределов автономии, но и пределов самой Польши, так они пожелали бы получить и белорусские и литовские земли, а пожалуй, и Юго-Западный край!»3

Осенью 1914 г., когда Верховный главнокомандующий считал возможным быстрое окончание войны, было нелогично обременять правительство излишними обязательствами в столь сложном вопросе, тем более что оснований для волнений в это время не было. Население русской Польши в начале войны было настроено антигермански и даже оказывало всяческую помощь русским войскам, оказавшимся в окружении4. В австрийской Западной Галиции отношение поляков к русским оккупационным властям в общем также было лояльным. Генерал-губернатор Галиции граф Бобринский неоднократно встречался с представителями общественности Царства Польского и Галиции, во время этих встреч неоднократно звучала мысль о том, что Восточная Галиция с центром во Львове останется за Россией, но Западная с центром в Кракове и Познань войдут в будущую восстановленную Польшу. Это были очень выгодные условия, но русская администрация временно запретила проведение съезда польских представителей во Львове5. Какая-то недосказанность тяготела над польским вопросом, тем не менее положение не изменилось. А. А. Брусилов вспоминал: «Железные дороги, телеграфные и телефонные линии ни разу никем не разрушались, нападения даже на одиночных безоружных наших солдат ни разу не имели места»6.

В 1915 г. острота польского вопроса была несколько снята трагическим положением дел на фронте. Тем не менее министр иностранных дел был инициатором организации помощи местному населению в оккупированной русской Польше, которая осуществлялась через посредничество американского Красного Креста7. В апреле 1916 г. Сазонов опять возвращался к польскому вопросу, в частности предлагалось восстановление Польши под скипетром императора в этнических ее границах при передаче под юрисдикцию польских властей церкви, школ, местных экономических и юридических дел, предусматривалось создание при императорском наместнике совещательного выборного представительного органа. Вопросы, касающиеся престолонаследия и императорской фамилии, внешних сношений, обороны, православной церкви, денежного обращения, росписи доходов и расходов, отчета и контроля за ними, займов на общегосударственные нужды, государственного банка, таможни, косвенного обложения, почты, телефона, телеграфа, радиосвязи, воздухоплавания, железных дорог общегосударственного назначения – все это оставалось в ведении императорской власти. Сазонов апеллировал к традициям польской политики Александра I и Николая I до 1830 г. – он формулировал ее как независимое существование в единении с Россией8.

Документ был подготовлен крупным специалистом в области международного права – бароном Б. Э. Нольде. Прежде чем представить его императору, Сазонов познакомил с ним Алексеева: «Я (Сазонов. – А. О.) придавал большую цену его мнениям и считал полезным узнать его оценку моего проекта, стратегическое значение которого могло, при известных обстоятельствах, получить перевес над политическим. Заваленный спешной работой и уже тогда страдавший болезнью, которая свела его два года спустя в могилу, генерал Алексеев нашел время изучить проект и вызвался защитить его перед Государем»9. Генерал полностью поддержал мнение МИДа. Свое мнение по польскому вопросу сам Алексеев высказал довольно категорично в разговоре с Кудашевым 28 марта (10 апреля) 1916 г.: «В польском вопросе не может быть возврата, необходимо самим дать то, что мы все равно вынуждены будем уступить»10.

Заявления по польскому вопросу ожидали от России ее западные союзники. 26 мая 1916 г. Пуанкаре встретился с А. П. Извольским – русским послом во Франции – и «частным образом» заявил о желательности возобновления императором декларации Николая Николаевича (младшего). Пуанкаре при этом оговорился, что польский вопрос, во всяком случае в отношении русской Польши, он рассматривает исключительно как дело внутренней русской политики11. Сазонов в ответ решил активизировать действия в польском вопросе. Но именно обращение союзников вызвало подозрения Штюрмера, боявшегося перехода обсуждения вопроса в область международной политики. Осторожность Штюрмера получила полную поддержку императрицы12. Позицию Сазонова в этот период нельзя не назвать своевременной. На фоне действий противника необходимо было каким-либо образом отметить свою позицию.