– Я тебя ждала. Уизерс принес чай в гостиную, так что иди сюда. Ты же знаешь, как я не люблю, когда чай перестаивается.

Вздохнув, я одергиваю юбку и, пытаясь придать своему лицу веселое выражение, иду в гостиную.

Как всегда, ее немощный вид причиняет мне боль. Она стала такой слабой, такой хрупкой. Сейчас она сидит у камина в огромном кресле с подголовником, в котором кажется еще более миниатюрной.

– Вот и ты. О, Лилит, дорогая, неужели ты выходила из дома в таком виде? – Явно шокированная, она подносит руку ко рту.

– Я помогала кормить бедняков в монастыре Пресвятой Марии, мама. Ты помнишь?

– Разумеется, помню. Я еще не совсем сошла с ума, что бы ты там себе ни думала.

– Я вовсе так не думаю.

– Да ну? Временами ты говоришь со мной, как со слабоумной. Однако это не я хожу по улицам, выглядя так, словно упала в лужу.

– Не имеет смысла наряжаться, мама.

– Я вовсе не предлагаю тебе наряжаться. Я просто говорю: если кто-то и утратил понимание того, что разумно, а что нет, то это не я. Право же, Лилит, посмотри, как все стараются не ударить в грязь лицом. Посмотри на этих храбрых молодых людей, которые идут на войну. Разве они похожи на пугала?

– Нет, мама.

– И немудрено. Им бы и в голову не пришло одеться некрасиво. Ведь они понимают, что тогда они бы всех разочаровали.

Мне приходится прикусить губу, чтобы не сказать того, о чем я потом пожалею.

Я завляю, что у меня болит голова, чтобы избежать ужина в обществе Льюиса или мамы. Миссис Джессап присылает в мою комнату поднос с легким ужином, но, по правде говоря, у меня почти нет аппетита. Вид пирога с крольчатиной, маринованных огурцов и румяных булочек вызывает чувство вины. Почему у меня так много денег и еды в то время, как другим приходится ложиться спать голодными? Может быть, мама права? И я всего лишь лицемерка? Понадобилась война, чтобы я пробудилась ото сна и задумалась о своих привилегиях. Я по-прежнему помолвлена с Льюисом. Я так и не сказала ему о своих чувствах к Брэму. Наверное, мне следовало это сделать. Следовало дать возможность порвать со мной, поскольку я влюбилась в другого. И я хотела ему сказать. Но после смерти Фредди мне показалось, что теперь уже не так важно, кого я люблю. Брэм уехал, и я не удержала его. Был момент, когда я хотела разыскать его, разыскать и объяснить, что произошло. Попытаться объяснить необъяснимое. Попросить простить меня за то, что я причинила ему такую боль. Убедить в том, что я его по-прежнему люблю. Но то, что случилось с Фредди, еще раз напомнило мне, как трудно строить свою жизнь с неволшебником. А также какая опасность – постоянная опасность – грозила бы Брэму, если бы он жил со мной. Разве я смогла бы его защитить? Как бы я смогла убедить себя, что мне удастся его защитить, если у меня ничего не получилось с Фредди?

А Льюис едва не погиб, пытаясь спасти моего брата. Пытаясь исправить то, что натворила я. И мама, бедная мама. В ее жизни теперь так мало радости. Перспектива моего брака с Льюисом – это единственное утешение, которое я могу ей дать. И все же я откладываю и откладываю нашу свадьбу. Отпраздновать ее со всей помпой, которой потребовало бы заключение подобного союза, – это было бы бестактно, неприлично и просто неправильно в такое время, когда вокруг столько страданий. Так что пока продолжается война, я могу не выходить замуж за Льюиса.

Я заканчиваю расчесывать щеткой мои спутанные волосы, и на кровать рядом со мной запрыгивает Яго. Теперь лапы кота уже не так гибки, и его возраст выдают седые волоски вокруг глаз. Я лежу на покрывале, чувствуя себя слишком возбужденной, чтобы уснуть, и в то же время ощущая усталость. Я не могу вспомнить, когда в последний раз хорошо спала, знаю только, что это было до бала у Энструзеров. До того, как Стрикленд убил моего брата. Теперь каждую ночь часы после полуночи полны кошмаров и воспоминаний. Кошмаров о Фредди, о том, что я с ним сделала и как его подвела. И воспоминаний о том единственном мужчине, который заставлял мое сердце биться чаще. О Брэме. Я знаю, что он жив, хотя после бала я его не видела и не получала от него писем, знаю, потому что часто вызываю духов, на которых можно положиться, и они говорят мне, что он все еще ходит по земле. Это такое утешение – знать, что он в безопасности. Утешение и надежда, хотя я и не заслуживаю таких даров. Простит ли он меня когда-нибудь за то, что я так дурно с ним обошлась? Я не встретилась с ним на вокзале, как обещала, и не послала ему записки, которая бы объяснила, почему я не приду. Мэнган сказал, что он уехал из Лондона и вернулся в Йоркшир. Я начинала писать ему много писем, но не отправила ни одного. Он тоже не писал, да и с какой стати ему писать? Позднее я узнала, что он ушел в армию вскоре после того, как началась война.

Мои духи говорят мне, что не видели его в Царстве Ночи, значит, он все еще ходит по земле. В настоящее время они не слышат рядом с ним грохота орудий, стало быть, он сейчас уже не во Франции, и я благодарю за это небо. Я каждый день молюсь, чтобы он остался жив. Даже если для меня Брэм потерян, я всем сердцем желаю, чтобы он оставался цел и невредим. Чтобы он был счастлив. Я надеюсь, что когда-нибудь он еще узнает настоящее счастье. Но боюсь, что мне его уже не узнать никогда.

Яго громко мурлычет и сворачивается калачиком возле моих ног. Я сажусь и нежно глажу его.

– Возможно, ты готов заснуть, дружок, а вот я нет. – Я надеваю халат и обуваю тапочки из парчи. В водосточной трубе за окном больше не журчит дождевая вода, но эта октябрьская ночь прохладна и сыра. Я накидываю на плечи зеленый плащ и по деревянной лестнице спускаюсь в сад. Деревья уже сбросили большую часть своих листьев, и на раскисшие лужайки и дорожки с их веток капает вода. Вокруг слишком мокро, чтобы где-либо сидеть, так что я начинаю ходить по саду, медленно отгораживаясь от ночных городских шумов, проникающих в сад из-за окружающих его стен. Теперь на улицах уже не зажигают фонари, их заменили прожекторы, прочесывающие небо в поисках цеппелинов, сбрасывающих на нас бомбы и несущих смерть. Но сегодня все тихо. Тихо, если не считать настойчивого шепота духов, которые ждали своего часа, чтобы прийти ко мне.

Утренняя звезда, где ты была?

Лилит! Лилит!

Мы думали, что ты забыла про нас, Дочь Ночи.

«Я здесь. Я всегда буду здесь».

Столько погибших! Столько ужасов.

Мое общение с духами так изменилось с тех пор, как семьи и страны начала разрывать на части война. Теперь мне достаточно успокоить свои мысли, открыть разум и сердце, позволить духам прийти, и они являются ко мне и стараются привлечь мое внимание. Некоторые из них мои старые друзья, других я просто узнаю. Так, я часто разговариваю с одной доброй бабушкой, которая очень беспокоится о людских страданиях и которую ужасно пугает война. Она часто рассказывает мне о молодых людях, совсем молодых, которые ушли в Царство Ночи еще до того, как толком начали жить. Она плачет, и, слушая ее, начинают стенать и наиболее чувствительные духи. После своего явления к нам в ночь зимнего солнцестояния ко мне время от времени приходит Эмилия. Мне нравится с ней говорить, но она по-прежнему грустит, и очень жаль, что я ничего не могу для нее сделать. Ко мне никогда не является отец, и это вызывает у меня печаль. Печаль и чувство вины, ибо я знаю, почему он отказывается приходить. Порой общение с духами приносит мне больше боли, чем успокоения, но я некромантка, а значит, должна слушать их голоса. Их предсказания могут приносить пользу или давать утешение тем, кто еще ходит по земле. А может быть, я просто даю возможность тем, кто уже пересек Рубикон, хоть как-то выразить свою муку. Как бы то ни было, я не могу отвернуться от них.