был почти не виден в дымке, и впереди — словно открытый морской горизонт. И желтое кучевое облако над ним. А на фоне облака — мачты и паруса.

Генчик щелкал затвором «Смены», пока не кончилась пленка. Потом выскочил, бросил аппарат на песок и помчался к пирсу. Закачались, запрогибались под ногами редкие прогнившие доски.

Добежав до конца, Генчик лег на живот. Вытянул руки.

— Ну, давай, давай! Иди сюда, моя хорошая…

А «моя хорошая»… Или что-то незаметно перестроилось в ее парусах, или слегка изменился ветер… Или бестолковый пружинчик отдал не ту команду! Бригантина изменила курс.

Не очень сильно изменила, однако так, что шла теперь мимо пирса.

Захотела в дальнее плавание?

— Ты что делаешь?! — перепуганно сказал ей Генчик.

Ветер посильнее надавил на паруса. Бригантина качнулась. «Динь», — звякнул колокольчик. Словно дурашливо пообещал: «Я больше не буду…»

Ну да, конечно, бригантина больше не будет уплывать без спросу! Потому что сейчас уйдет на широкую воду и попробуй догони! А потом ищи-свищи!

И когда парусник изящно проскользил в трех метрах от оконечности пирса, Генчик мешком бухнулся в воду.

Не так уж быстро плыла бригантина, но Генчик еле догнал ее, хотя махал руками изо всех сил.

Он ухватил модель за лопасть руля, отдышался, подгребая одной рукой. Оглянулся.

Ой-ей-ей! И берег, и пирс — во-он где! И Зоя Ипполитовна, совсем маленькая, перепуганно машет руками…

Генчик сроду не заплывал так далеко. Конечно, он умел неплохо держаться на воде, но сейчас перепугался. Потому что и руки уже устали, и двигаться тяжело, и грести-то придется одной рукой, второй — толкать эту непослушную красавицу…

Ну, что делать, он поплыл. Вдоль пирса, чтобы в случае чего ухватиться за ржавые стойки. Но тогда придется отпустить модель! Насовсем…

Он не отпустил. В конце концов нащупал ногами твердое песчаное дно. Отдышался. Теперь-то уж не страшно. И через минуту с «присмиревшей» бригантиной на руках вышел на берег.

Там он снова устало подышал. Помотал головой, чтобы вытряхнуть воду из ушей. Сквозь мокрые ресниц увидел Зою Ипполитовну.

Она сказала с тяжелой укоризной:

— Ну, что же… По крайней мере, теперь я хорошо знаю, что такое предынфарктное состояние…

— Да ничего же не случилось! Вот она, целехонькая!

— Ах, какое разумное дитя! Ты всерьез думаешь, что я боялась за нее?

Генчик пяткой начал сверлить в песке лунку.

— Ну, чего такого… Я же умею плавать… Я же не знал, что она сменит курс…

— Я думаю, не надрать ли кое-кому уши. Только они мокрые и скользкие.

— Конечно, скользкие! — Генчик стрельнул сквозь капли на ресницах виновато-веселым взглядом. — И вообще… «динь-дон».

— Что значит «динь-дон»?

— Ну, это когда в колокол… на котором «Ябольше не буду»… Ой, Зоя Ипполитовна! А как колокол оказался у вас в доме? Он же был на бригантине?

— Капитан, когда приезжал в гости к брату, привез его на память, как семейную реликвию. А для судна заказал другой… Не заговаривай мне зубы! Имей в виду, ты меня чуть не уморил!

— Динь-дон…

— Да уж, надеюсь, что «динь-дон». Второго раза я не переживу. Ступай за машину, выжми трусики.

Генчик сперва устроил бригантину на заднем сиденье (колокольчик виновато позванивал. «Ладно уж», — сказал Генчик). Потом, прячась за машиной, он похвастался:

— Зато знаете какие я кадры нащелкал!

Зоя Ипполитовна бросила ему пушистый платок.

— Разотрись как следует.

— А как же пластинку-то везти в мокром?

— Я закрыла ее в патефоне. Так надежнее, она прочно сидит на круге…

Не сидела пластинка на круге!

Когда вернулись, перенесли в дом бригантину и открыли патефон, чтобы убрать старинный диск с арией варяжского гостя, Зоя Ипполитовна охнула. На патефонном диске голубела пустая суконная накладка.

У Генчика открылся рот.

— Где пластинка?

— Ой. Ой-ей-ей… Я старая склеротическая метла… Но и ты виноват!

— Я-то при чем?

— Когда я увидела, что ты прыгнул за бригантиной, сразу обмерла! И машинально поставила пластинку на песок. Ребром. Она была в конверте. Я прислонила ее к кирпичам, там торчит из земли остаток фундамента. И репейник рядом…

— Но вы же сказали — она в патефоне!

— Я только собиралась убрать ее туда! А потом из-за всех переживаний забыла! Перепутала! Решила, что она уже там…

— Ну, значит, она на берегу! Едем!

— Едем!

Но тут, как водится, все одно к одному. «Запорожец» решил, что на сегодня он поработал достаточно. Стартер чихал, мотор не заводился.

Генчик махнул рукой.

— Я сейчас!

Для хорошего бега тут было минут десять.

Уже на полпути Генчик сообразил, что безоружен. Сумку с пистолетом он оставил в машине.

«А, ладно! Обойдется!»

Но, конечно же, не обошлось.

К озеру вел извилистый спуск — между глухих заборов и кирпичных стен заброшенного завода. Генчик разогнался. На последнем повороте скрутил он лихой вираж и вышел на «финишную прямую».

От воды шли ему навстречу те самые. Все пятеро!

И Шкурик был с ними. В клетке, которую нес Буся.

На скользкой траве разве затормозишь сразу! И Генчик с распахнутыми от страха глазами летел прямо в лапы врагов.

И эти лапы — крепкие, потные, безжалостные — ухватили Генчика за локти, за плечи. Даже за волосы.

— Гы-ы!..

— Га-а!..

— Ха-ха!..

— Мальчик в горошинах!

А он сейчас вовсе не был в горошинах. В желтой майке был с Микки-Маусом на груди. Но им-то все равно…

— Хы-ы… Какой хороший мальчик. Сам к нам в гости пришел! — Это Круглый. И в руках у него была пластинка! Нашли, подобрали, гады!

— Отдайте! Это моя!

— Ха-ха! Докажи! — Это Гоха. Или Миха, черт их разберет в этих одинаковых свитерах, от которых почему-то воняет гнилой рыбой.

— Это моя! Мы тут были… недавно. И забыли…

— Были-забыли… Шкурик, посмотри, как мальчик нервничает… — Буся поднес клетку к лицу Генчика. Шкурик сунулся носом сквозь решетку. Генчик шарахнулся.

— Мальчик боится Шкурика, — с удовольствием заметил Буся. — Мальчик не хочет, чтобы Шкурик забрался к нему под маечку. А Шкурик хочет…