Он рассказал мне, что пользующаяся успехом девушка из бара может зарабатывать больше сто тысяч тайских батов в месяц, что примерно соответствует трем тысячам долларов. Для Таиланда это очень неплохой заработок. В “Энджел-Уитч”, сказал Дейв “Рейв”, девушки получают месячное жалованье в девять тысяч батов – около трехсот долларов. Они получают комиссионные каждый раз, когда клиент покупает им выпивку. Они получают чаевые. А еще они зарабатывают от пятидесяти до семидесяти долларов каждый раз, когда клиент платит за них барную пеню и они занимаются с ним сексом. Если посетителей много, то некоторых девушек за вечер уводят, платя за них барные пени, по два-три раза, а то и больше.

В здешней атмосфере невольно подпадаешь под гипноз. Как и в массажном салоне “Баловник”, обстановка в этом баре смутно и странно напоминает рисунок Томаса Роулендсона (о нем уже шла речь выше), где изображен возбужденный султан, обозревающий обнаженных женщин, которые стоят перед ним в два яруса, и каждая силится привлечь его внимание. Но только “Энджел-Уитч” – это явный шаг вперед по сравнению с гаремом Роулендсона, потому что, по правде сказать, женщины Роулендсона, во-первых, чересчур похожи друг на друга, а во-вторых, далеко не красавицы. Этих голых, бесстыжих, несколько коровистых женщин никак не назовешь соблазнительными. Тайские же девушки из баров, напротив, все как на подбор юны, и некоторые из них чрезвычайно соблазнительны. Я заметил, что в отличие от женщин на рисунке Роулендсона они принимают позы видимого безразличия к наблюдающим за ними мужчинам. Они не ловят их взгляды. Не подают явных призывных знаков. Немного странно, что позы, говорящие о равнодушии и недоступности, принимают молодые женщины, доступные по определению, и тем не менее своим видом они демонстрируют, что добиться их внимания будет непросто. У этих женщин шелковистые волосы, миндалевидные глаза и светло-коричневая кожа. Я понимаю, что, описывая их столь восторженно, я, пожалуй, забываю об их жизненной ситуации – о том, что эти женщины проститутки и что с преобладающей на Западе точки зрения они подвергаются унижению и эксплуатации, что только нищета заставляет их выставлять себя напоказ, словно они собаки в конуре, и заниматься сексом с любым мужчиной, который этого пожелает, каким бы уродом тот ни был.

Мы вернемся к оценке такого взгляда на вещи позже, а пока давайте воздержимся от суждения. Отметим лишь, что само такое суждение – это как раз одна из тех черт, которые всегда отличали христианскую культуру вины и греха, господствовавшую на Западе, от гаремной культуры Востока. Здесь важно другое: то, что для Роулендсона было двусмысленной сатирой, высмеивавшей мужские мечты о Востоке, в местах вроде Таиланда сделалось совершенно свободной от насмешек, гипнотизирующей реальностью. По мере того как длительная история взаимоотношений Востока и Запада вступает в свою нынешнюю стадию, именно в заведениях типа “Энджел-Уитч” сбывается вековая мечта Запада о Востоке.

“В Нью-Йорке я бы по битому стеклу ползал ради любой из этих девушек, – сказал мне Барретт, заглушая мелодию Born to be Wild, звучавшую из динамиков в “Энджел-Уитч”. – А тут тебе предоставлен роскошный выбор самому определить, кто лучше всех”.

В свою очередь, Дейв “Рейв” не умалчивал и об опасностях. “Когда живешь в Таиланде, нужно иметь какое-то занятие”, – сказал он. Мы сидели на одной из скамеек в “Энджел-Уитч”, и перед нами двигались и извивались на клубной сцене пятнадцать девушек. Мерцали огни, в ушах пульсировал ритм. Все это сильно отвлекало меня от ведения записей, а Дейв внимания на это почти не обращал. Он перечислял те особые опасности, которые угрожают благополучию иностранцев в Таиланде. Но самый большой риск связан не с сердечными заболеваниями, раком легких или желудочно-кишечными расстройствами из-за очень пряной тайской пищи. Это даже не риск подхватить болезни, передающиеся половым путем, особенно СПИД, потому что в наше время в Таиланде девиз большинства девушек из баров – “никакого секса без презерватива”. Главный риск – это мужская эротомания, сексуальная зависимость, впав в которую человек просиживает по многу часов, ночь за ночью в барах вроде “Энджел-Уитч” в состоянии полного безволия на грани распада личности.

“Тут запросто можно спятить, – сказал Дейв. – Есть такие чуваки, которые вообще дневного света не видят. Так что нужно обязательно чем-нибудь заниматься – играть в гольф, изучать тайский язык, писать, в общем, на чем-то сосредоточиться. Я вот делаю веб-сайт”. (Впрочем, я заглядывал на его сайт спустя примерно год после нашей беседы и убедился, что там не появилось почти ничего нового.)

Дейву известны истории про людей, которые возвращались к себе в Мюнхен или Лондон и слали оттуда денежные переводы, по сто долларов или больше ежемесячно, девушке из бара, в которую влюбились в Бангкоке, пытаясь завоевать ее искреннюю привязанность. “Они это делают, потому что в душе надеются, что тогда девушка будет лучше к ним относиться”, – пояснил он.

Некоторые девушки, сказал Дейв, помимо зарплаты, комиссионных и платежей от клиентов получают “стипендии” от нескольких мужчин одновременно, а когда один из этих мужчин приезжает в Бангкок в отпуск на неделю или две, то она проводит все время с ним (при этом ей остается только надеяться, что в это же самое время не объявится еще один из ее обычно далеких благодетелей). Получается нечто вроде “таймшера” – как при поочередном использовании шале на горнолыжном курорте или дома на море. Таких женщин можно увидеть в интернет-кафе на улице Сукхумвит: они пишут электронные письма своим благодетелям, чтобы денежный поток не иссякал, и сообщают каждому из них, как они по нему скучают и мечтают, чтобы он прилетел в Бангкок, потому что у них куча проблем и нужно, чтобы кто-то о них позаботился. “Мужчины распускают слюни, – услышал я от другого давнего резидента Бангкока. – А женщины просто делают бизнес”.

Западные мужчины влюбляются в этих женщин. Им хочется ответной любви, а иногда их охватывает вызванный эротическим наваждением миссионерский порыв, и они возгораются желанием спасти девушек от той жизни, к которой их подтолкнула нищета. “Так поступают американцы, – добавил Барретт. – Это вколочено в них культурой”. С мыслями о девушке по имени Нана, или Нои, или Ам они возвращаются к себе домой, в пустую квартиру или к опостылевшим и постаревшим женам, а тайки, с которыми они познакомились в заведениях вроде “Энджел-Уитч”, очень умело изображают искренние чувства. Они разыгрывают любовь так искусно, что просто невозможно противиться иллюзии (а может быть, это и не иллюзия вовсе?), будто эти женщины, которым нужно платить за обучение младших братьев и сестер, за лечение родителей, за ремонт дома, а также покупать мотоциклы, испытывают к ним самые подлинные чувства.

“Мой совет этим ребятам – платить по правилам игры и не больше, – сказал мне Дейв “Рейв”. – Я иногда спрашиваю их: “Как вы думаете, что у вас может быть общего хоть с одной из этих девушек? Она вдвое, а то и втрое моложе вас. Она родилась в совершенно другой культурной среде, говорит на другом языке. Что между вами общего кроме того, что она любит деньги, а вы – секс?”

Свидетельства, оставленные европейскими торговцами прошлых эпох, говорят о том, что Таиланд – по крайней мере на протяжении последних четырех столетий – оказывал приезжим гостеприимство сексуального свойства. “Они всегда приближаются к мужчинам, зазывают зайти к ним в дом и переспать с ними”, – писал один из купцов, Кристоф Карл Фернбергер фон Эгенберг, о женщинах в порту Айютайя, где он побывал в 1624 году. Фон Эгенберг, чьи дневники были обнаружены в Австрии в 1972 году, писал, что сиамские женщины “чрезмерно распутны”. (Тут впору задуматься, где проходит нравственная граница между распутством и чрезмерным распутством.) Другой голландский купец, Якоб ван Нек, посетивший Таиланд (тогда Сиам) в начале 1600-х, описывал систему временных браков (сродни той, что бытовала в Нагасаки), благодаря которой иностранные торговцы могли наслаж даться обществом одной из будто бы распутных жительниц этой страны в течение условленного срока. “Как только они договариваются о цене (а речь идет не о такой уж большой сумме за столь важные услуги), женщина приходит к нему в дом и начинает служить ему днем как служанка, а ночью – как законная жена”, – писал ван Нек.