мы отправились. Нина уютно придвинулась ко мне под мутно-прозрачной пленкой, и, может быть, только одно было не совсем так, как в музее: она не была наряжена, не блистала по-вчерашнему. Но зато в ней опять чувствовалась обволакивающая мягкость.

Мы шли молча, и я вдруг осознал, что изо всех сил пытаюсь вызвать в себе вчерашнее, воскресить, отгоняю ночные мысли да и сегодняшние, тушу, сминаю, загоняю в темный угол сознания непонятную горечь. Эх, черт побери, солнышка бы, ощущения первых дней!

Подошли к парадному.

– Постой здесь, – сказала Нина. – Схожу узнаю.

И мне вдруг ни с того ни с сего вспомнилось, как в одном из велопутешествий, в новом быстро растущем сибирском городе – весьма современном – мы с приятелем заехали к его давнему знакомому. Тот очень обрадовался, не знал, чем уж нам угодить, побежал в магазин за водкой, но ее не было, тогда он сел на свой мотоцикл и весь город объездил – наконец достал. Мы с самого начала отговаривали его, убеждали, что не пьем, что мы ведь спортсмены, за рулем, что лучше просто так поговорить – ведь есть же о чем. Но он достал все же и, гордо сияя, выставил бутылку на стол. Мы из уважения выпили понемногу, а потом весь вечер боролись с невыносимой скукой. Нам не о чем было говорить. Это трудно объяснить, но разговор затухал, едва начавшись, ни одной темы не нашлось, которая была бы для всех нас интересной. И кончилось тем, что мы от нечего делать телевизор смотрели.

– Пойдем, – сказала Нина, выходя из дверей. – Никого нет.

И мы пошли.

Мы вошли, и на меня нахлынуло вчерашнее ощущение кочегарки.

– У вас музыка есть какая-нибудь? – спросил я, осматриваясь.

– Был проигрыватель, Оля его увезла. Магнитофон ребята приносили. Сейчас нет.

– Без музыки плохо, – сказал я. – Ты вообще-то как к музыке относишься? Любишь?

– Люблю, конечно.

– А какую?

– Разную.

Помолчали. Я смотрел на ее нежный профиль, пухлые губы, густые волосы, пытался поймать тот самый – покорный и как будто бы просящий о чем-то взгляд серых глаз, но не получалось, не получалось у нас ничего. Молодая, красивая девушка сидела рядом со мной, и мы были наконец-то одни, но я не испытывал ничего, кроме горечи.

– Слушай, – сказал я. – А в Ярославле ты… Что делаешь вечерами?

– Как что? – она с недоумением смотрела на меня. – Гуляем. На танцы ходим.

Опять помолчали.

– Но здесь мне тоже нравится, – сказала она вдруг и вздохнула. – Скоро уезжать, жалко. Я к Ростову привыкла.

– Что тебе здесь нравится? Озеро? – спросил я.

– И озеро. Сам город нравится. Кремль. С девчонками подружились. Скоро техникум кончаем – не знаю, как я без них буду.

Она вздохнула опять и отвернулась. Я не знал, о чем говорить. И вдруг поймал себя на мысли: может быть, сходить в магазин?

– Ну, а Есенин? – спросил я. – Ты много его читала? Что тебе нравится?

– Много нравится. Не помню, – сказала она как-то странно, с каким-то отчуждением глядя на меня. Словно я, учитель, спрашиваю у нее урок.

И я вдруг почувствовал, что действительно веду себя как-то не так. Но как надо?

– Может быть, чаю попьем? – в растерянности сказал я. – Схожу-ка я за конфетами, ладно?

– Да что ты, брось. У нас ведь чайника все равно нет, кипятить не в чем.

– Как это, чайника нет?

– Ну, нету и все. А комендант уехал. Мы у него берем, если захочется.

– Знаешь, я все-таки схожу, ладно? Я быстро, – сказал я. – А хочешь – вместе.

– Ну, если ты хочешь…

И мы отправились покупать конфеты и чайник. Глупо, конечно, я понимал. При чем тут чайник. Но что же делать? Посторонние какие-то мысли не давали покоя. Я теперь – опять как назло – вспомнил время, когда мне было восемнадцать. То было другое время. Мы спорили в университете на диспутах, читали свои и чужие стихи. А с каким триумфальным успехом в те годы проходили вечера поэзии! И был еще такой клуб у нас – «Клуб литературных встреч», закрытый потом… Но и чуть позже – время расцвета клуба веселых и находчивых, «КВН». Где это все теперь? Я вдруг представил, как Нина сидела бы на диспуте в Клубе литературных встреч. Если уж в музее глазки у нее разгорелись, то там… У меня сердце защемило.

«Турбина! На триста тысяч киловатт!» – вспомнил я восторженные слова Николая Алексеевича. Рассказать Нине об этом? То-то она обрадуется…

На счастье, промтоварные магазины были, несмотря на воскресенье, открыты. Но электрических чайников не было. Купили простой чайник с кипятильником.

В общежитии нас уже поджидали. Наташа, Лида, еще какая-то девушка, незнакомая мне. Чай кипятить не стали, вышли опять на улицу.

– Может быть, в книжный магазин зайдем? – спросил я.

– Зачем? – сказала Нина. – Все равно там ничего нет.

– Зайдем все же, – почему-то настаивал я.

Но книжный магазин был по случаю воскресенья закрыт.

– Знаешь, о чем я мечтаю, – сказала вдруг Нина. – Скорее бы кончить учиться, уехать куда-нибудь.

– Куда же? – спросил я.

– Да хоть куда-нибудь, – сказала она медленно, не глядя на меня, – Все равно. Жизнь посмотреть.

– А ты была где-нибудь, кроме Ярославля и вот, Ростова? – спросил я.

– На юге была, на море.

– Понравилось?

– Понравилось.

– А еще?

– Еще в Москве.

– Ну, и что ты там видела?

– Да ничего не успела. Мы с мамой по магазинам ходили.

Еще раз обошли Кремль, заглянули в столовую. Потом походили по улицам, добрели до общежития. Даже постояли на темной лестнице. С пронзительной ясностью я понял вдруг, что она и в самом прямом смысле совсем, совсем девочка. Несмотря на все эти многозначительные взгляды, курение, умение водку пить, щипки. Совсем-совсем девочка, девушка, у нее должны быть еще в полной сохранности крылья.

Постояв, вышли, и я вдруг ни с того ни с сего начал рассказывать о путешествиях – об этом и прошлых, – говорил, как это здорово, сколько видишь всего – настоящая жизнь. Ощущение свободы необыкновенное… Она очень внимательно слушала, не перебивала, а я чувствовал, что почему-то все больше и больше удаляюсь от нее – как ни печально, как ни мучительно это. Я говорил, словно пытаясь заглушить что-то, отвлечься, и у меня получалось, я видел, что и ее глаза загораются, и если я начну произносить нецензурные слова с чувством, то, может быть, она будет щипать меня – так же, как Серегу и Веньку…

Неизвестно откуда на небо вынырнула вдруг большая луна, сияла вовсю, а значит, погода налаживается и завтра…

Это было