я провел ее к дивану, чтобы она села. Я снял пальто и галстук и повесил их на стул. Я поставил чайник, чтобы нагреть воду для чая, и достал банку мятного чая. Как только вода нагрелась, я налил ее в чайник, добавил ситечко с чайными листьями для заваривания и принес его и две чашки на столик у дивана.

Бетани свернулась калачиком на диване, ее голова лежала на руке, опирающейся на спинку дивана. Она все еще плакала, поэтому я принес на диван коробку салфеток. Я вытер слезы с лица Бетани и протянул ей свежую салфетку, чтобы она высморкалась. Ее рука дрожала, когда она протягивала салфетку. Она нервно посмотрела на меня, в ее глазах был страх.

Страх? Я быстро сообразил и оценил ситуацию. Я отвез ее обратно к дому, затем сказал ей, практически приказал ей сесть в машину, и мы молчали, пока не добрались до квартиры. Она последовала за мной без протеста. У меня в голове зазвенели тревожные колокольчики! Вероятно, она думала о том, что возбудила меня, сказав, чтобы я трахнул ее до одури после танцев, а теперь, когда она решила этого не делать, она, вероятно, подумала, что я все равно хочу ее взять! И она смирилась с этим!

«Бетани, пожалуйста». сказал я и потянулся, чтобы коснуться ее плеча, но она отпрянула, и я убрал руку. «Я привел тебя сюда, чтобы поговорить. Только поговорить. Это самое уединенное место, которое я знаю, где мы можем поговорить. Просто поговорить».

Она кивнула, вытирая глаза и подавляя рыдания.

«Поговори со мной», — мягко сказал я. «Скажи мне, что не правильно».

«Я неправильная. Я не могу сдержать своих чувств, а ты не чувствуешь того же. Потом я вижу тебя с другими девушками, и это как кинжал в сердце. Это так больно, и это разрывает меня на части. Я не знаю, что делать. Я хочу тебя. Я хочу тебя всего, во всех смыслах. Только ты и я навсегда. Но ты не хочешь меня», — сказала она, снова начиная рыдать.

«Это просто неправда! Я хочу тебя. Я просто не могу сейчас взять на себя пожизненные обязательства».

«Нет, не можешь. Я знаю это. Но разве мы не можем просто быть вместе? Только ты и я, и больше никого?».

«Мы говорили об этом. Мы договорились, что будем исследовать наши отношения, но я не собираюсь ни с кем вступать в эксклюзивные отношения. Мы с тобой оба знаем, что если бы я согласился на эксклюзивные отношения с тобой, то в твоем понимании это было бы то же самое, что обручиться. Я не могу этого сделать. Я не могу взять на себя такие обязательства в семнадцать лет».

«Я знаю, поэтому я и сказала, что проблема во мне. Может, нам стоит просто перестать видеться».

«Полностью? Даже не быть друзьями? Не сидеть вместе за обедом?»

«Да», — тихо сказала она, всхлипывая громче.

Это было совершенно не то, чего я хотел. Если бы мы снова стали просто друзьями, я был бы в порядке. Но я не мог смириться с тем, что потерял ее как друга. Я также не мог взять на себя обязательства, которые она хотела. Я был поставлен перед двумя очень, очень плохими вариантами. Если бы я сделал то, о чем просила Бетани, мне пришлось бы рассказать Дженнифер, а это означало бы либо прекратить всякие отношения с Дженнифер, либо, что более вероятно, расстаться с Бетани, когда придет время поступать в колледж. Я никак не мог сделать первое, а второе опустошило бы Бетани. Я не мог ввести ее в заблуждение таким образом.

«Неужели это действительно два варианта? Взять на себя обязательства на всю жизнь или никогда больше не разговаривать с тобой? Ты действительно хочешь, чтобы я выбирал между этими двумя вариантами?»

Она смотрела на меня с минуту, слезы текли по ее лицу. Она точно знала, что я сделаю, если эти два варианта будут единственными. Она знала, что мне придется решить никогда больше не разговаривать с ней. Она глубоко заглянула в мои глаза и взяла себя в руки.

«Стив, — тихо сказала она, — займись со мной любовью. Сделай так, чтобы вся боль ушла».

Я сразу понял, что не могу этого сделать. Она просила не по той причине. Я не был уверен, по какой именно причине, но было несколько вариантов, и все они были неправильными. Это могло быть просто откладывание решения, это могла быть попытка убедить меня через любовь взять на себя обязательства, это мог быть ее способ попытаться закрепить обязательства или просто способ заглушить боль от того, на что она решилась.

«Бетани, нет. Я не могу этого сделать. Пока мы не разберемся с этим. Ты хочешь услышать мой ответ?»

«Я знаю твой ответ, Стив. Ты уже сказал мне его», — сказала она, всхлипывая сильнее.

«Тогда задай другой вопрос, Милая[146]», — мягко сказал я, поглаживая ее волосы.

«Милая?» — фыркнула она. «Ты никогда не называл меня так раньше».

«Я знаю, но это то, кем ты для меня являешься, и я чувствовал, что будет правильно сказать это».

«Так и есть. Это была идеальная вещь, чтобы сказать. Ты ведь любишь меня, не так ли?».

Люблю. И потому что я любил ее, я хотел быть с ней. Отчасти по своим эгоистичным причинам, а отчасти потому, что я боялся того, что случится, если она будет брошена на произвол судьбы. А именно это и произошло бы, если бы мы не были хотя бы друзьями. Я начал понимать, насколько Бетани все еще уязвима. Если кто-то и должен был спасти эти отношения, то это должен был быть я. Я должен был найти способ.

«Да, я люблю. Я люблю тебя уже долгое время. Ты нужна мне, Бетани. Я не могу потерять тебя как друга! Это не пойдет на пользу ни одному из нас. Ты мне очень нужна. Никто не может сделать для меня то, что делаешь ты. Ни Стефани. Ни Дженнифер. Ни Карин».

«Но ты любишь не только меня».

«Это правда, я также люблю Дженнифер».

«Да, но она не единственная», — сказала Бетани с оттенком злости.

Дона. Это было истинным источником проблемы. Но я ничего не говорил Бетани, и Бетани не видела нас с Доной вместе. Это приводило только к одному выводу. Мне предстоял серьезный разговор с мисс Стефани Энн Адамс.

«Бетани, — мягко сказал я, — что моя сестра сказала тебе?»

«Она сказала мне, что