- Я не видел мальчишку. В доме его нет, я проверил каждый угол.

- Значит, здесь где-то… Спелся с полудурком… Егооор! – Вениамин шумно втянул носом воздух, будто и впрямь мог почуять меня, словно зверь. - Ну что, сынок, выходи! Расскажешь, каково это – предать отца.

- Да какой ты мне, блядь, отец?!- усмехнулся я, раскрыв собственное местонахождение.

В мгновение ока фигура таможенника оказалась перед моим лицом.

- А вот и ты, Егорушка, - ухмыльнулся Гусь, прижимая холодное дуло пистолета к моему лбу.

- Знаешь что, Вениамин Аркадиевич? – толкаясь лбом в оружие, я оттолкнулся от стены и наступал на мужчину, вынуждая его делать назад мелкие шаги, - Одного я никак понять не могу – зачем же ты меня усыновил?

Гусь громко рассмеялся, будто я задал самый нелепый вопрос в мире.

- Пожалел, Егор. Как котят жалеют, на помойке подбирают, в дом тащат… Так вот и я тебя подобрал. Ты так жалобно мяукал, что сердце мое дрогнуло…

- Врешь. У тебя нет сердца.

- Может, и так… И все-таки именно я тебя вырастил. Дал кров, воспитание, образование… Когда ты бросился мне под ноги в приюте, я даже не сразу понял, чей ты… Выяснил уже потом, когда бумажки оформлял. Решил, а почему нет?! Своих детей уже не будет, спасибо, родине. А тебя я принял, как родного. Скажешь, нет? И все ради чего? Чтобы однажды ты беззастенчиво трахнул мою жену в моем же доме. Где же твоя благодарность, Егор?

- Сдохла вместе с моей семьей, которую ты убил! – перешел на крик, отчего Гусь лишь поморщился и поудобнее перехватил пистолет. – Мать, отца, Настю, Гелю! И хрен еще знает, сколько девчонок! О какой благодарности ты говоришь?!

- Стоило понимать, что дурное семя дает дурные всходы… - как будто сам себе пробурчал Вениамин. – Ты понятия не имеешь, что значит семья!

- Ты убил мою семью!

- Я сам стал твоей семьей! Да твой папаша-слабак, честный до мозга костей, никогда не смог бы дать тебе всего того, что дал я! – тоже перешел на крик мужчина. – Как и твоя мамаша, бездарная медичка! Да ты меня благодарить должен!

Мне казалось, что ярость белой пеленой застит мои глаза. Еще слово, и я наброшусь на Вениамина, наплевав на прижатое ко лбу дуло пистолета.

- Настасью жалко было, признаю. Ее не собирался убивать. Девка с характером была. Вот только нос свой куда не надо сунула! За что и поплатилась.

- И лежит теперь преспокойно на дне Мрачного в цинковом гробу, да?

- Это тебе дурачок наш успел разболтать?

- Это я типа вспомнил!

- Что это значит? - нахмурился Вениамин.

- А ты у папки своего спроси, - ехидно подметил я, - Как он в шкафу меня нашел вот в этом самом, в ночь, когда ты Настю убил. Я был здесь. Видел, как ты гроб в воду сталкивал на лодочной станции. Видел, но забыл. Папаша твой постарался… Да, Анатолий Ефимович?

Гусь ошарашенно перевел взгляд на своего отца, вопросительно задрав брови. Воспользовавшись моментом, я отвел из-под дула пистолета голову, четкими движениями, отработанными на многочасовых тренировках с Сазоновым, резко направил оружие в сторону, и слегка вздрогнул от раздавшегося внезапного выстрела.

На лице Ефимыча застыло недоуменное выражение. Казалось, что вот-вот из приоткрытого рта вырвутся  оправдания монотонным ровным голосом психотерапевта. Однако, все, на что теперь была способна седая голова – это пускать тонкую алую струйку из идеально ровного отверстия во лбу. А сзади бетонную стену, покрытую черной плесенью, украшал фейерверк из розовых профессорских мозгов.

Вениамин зарычал от бешенства, изрыгая ругательства, каких я в жизни не слышал от него и даже не предполагал, что когда-нибудь услышу. Вот только на эмоции времени нет. И, кажется, таможенник это понимает моментально, как только в его искривленное от шока лицо, с силой ударяет мой кулак, а колено прилетевшее с размаху в солнечное сплетение вынуждает мужчину согнуться пополам.

Завязалась отчаянная драка. Стоит отдать Гусю должное – он находился в прекрасной физической форме и не растерял навыки рукопашного боя. Пистолет я практически сразу выбил из рук, на мгновение утратившего самообладание таможенника. Но тупая боль в тяжелом затылке тормозила рефлексы, отчего я довольно часто пропускал ответные атаки.

Словно почувствовав слабину, Вениамин беспощадно целится в голову, один за другим нанося удары в уязвимое место. Куда же подевались его хваленые отцовские чувства? В глазах троится, когда я падаю, едва успевая выставить руки, ограждая себя от столкновения лица с бетонным полом.

- Это все из-за тебя! И Ефимыч мертв из-за тебя! И Ева! – зло выплевывает Гусь, пытаясь отдышаться, пока я, стоя на четвереньках, борюсь с болью и нарастающим шумом в ушах. Наверняка, сотрясение мне обеспечено. – Просил тебя, как сына – не трогать ее! Но нет! Не удержался в штанах, кобель малолетний! Ты – первый, кто виноват в ее смерти! Была чистая девочка, патриотка, самоотверженная и терпеливая… Но ты! Ты сделал из нее очередную посредственную шлюшку!

- Ты – больной ублюдок, Вениамин Аркадиевич! До конца жизни я буду проклинать день, когда ты появился на свет!

- Что ж, недолго осталось, - сказал Гусь и, ухмыльнувшись, ударил в живот тяжелым ботинком. Еще и еще, и еще.

От пронзительной боли в почках, печени, ребрах, от головокружения и тошноты руки вконец ослабли и, даже практически не ощутив боли, я все же  встретился лицом с холодным бетоном. Это только в кино драки выглядят эпично и захватывающе. На деле же – это жестокое, беспощадное действо. В боевиках герои раз за разом встают и побеждают противника, даже если в них сидит четыре пули, а в жизни разрыв селезенки или впивающееся острым концом в легкое сломанное ребро, дарят чувство неминуемо приближающейся смерти.

Как выяснилось – я не герой!

Затылок ноет. Легкие горят. Каждый вдох приносит адскую боль. Лишь сырой пол дарует прохладу моему скованному спазмом лбу. Я пытаюсь, изо всех чертовых сил пытаюсь мобилизовать последние ресурсы, чтобы поражение мое выглядело не столь жалко. Сам себя убеждаю, что сдаваться просто-напросто не имею права. Кто, если не я, отомстит за них? За моих близких, любимых, родных?

И это как будто стимулирует новый выброс адреналина в крови. Притупляет боль. Заглушает мысли, выпуская наружу основной инстинкт – стремление выжить. И в глазах появляется резкость, и легкие наполняются воздухом, насыщая кислородом бурлящую кровь. И я оглядываюсь вокруг в поисках оружия.

- Я считал тебя сыном, - спокойно вышагивая в мою сторону, Вениамин поигрывал ножом с лезвием, сверкающим в косых лучах света, льющегося с улицы в проем над лестницей и наполненного клубящимися блестками пыли. – Никогда ничего не жалел. Мы с тобой отлично жили, Егор. Ладили. И все же при первой же возможности ты всадил в мою спину нож…. Так ты говоришь, был здесь в ту ночь?

- Был. Да забыл. Психиатр твой постарался. Странно, что не рассказал тебе, вы же настолько близки, что вместе избавляетесь от трупов. Работорговлей опять же вместе промышляете. Образцовый семейный подряд. Истинная преданность отца и сына. А оказывается, и между вами были секреты. Не так уж и доверял тебе Ефимыч, раз за четырнадцать лет так и не рассказал о том, что под боком живет и здравствует свидетель.