поздно, все вдруг резко спохватились, Вера с Милой смахивали слезы, Ниночка расплакалась навзрыд, еще когда он рассказывал про то, как Лида не прилетела в самый первый раз, и даже у Димы блестели глаза, а Слава делал вид, что что-то ищет на полу. Леонид рассказал им все, и у него как будто совсем не осталось сил. Он замолчал и только прижимал к себе теплого малыша — то ли Мотю, то ли Митю, — который успел забраться к нему на руки.

— Мне пора, извините меня, мне нужно ехать домой, — сказал он.

— Может, останетесь у нас? — предложила Вера.

— Нет. — Он покачал головой. — Как я уже понял, если ваша мама застанет меня завтра здесь прямо с утра, нам может не на шутку нагореть.

— Да уж, — кивнул Дима. — Хорошо. Давайте, я вас отвезу. А завтра приедете.

— Ну уж нет, — решительно сказала Вера. — Ты же видишь, что творится, эти двое всю жизнь теряются. Только-только все нашлись, все наконец начало проясняться и вставать на свои места! Мало ли что еще может случиться. Давайте уж лучше не рисковать. Завтра ты сам заедешь за Леонидом Сергеевичем и отвезешь его в нашу клинику. На рентген и к травматологу.

— Спасибо, но у меня всего лишь растяжение. И у меня хорошие доктора.

— У нас лучше, — отрезала Мила тоном своей мамы. — И так нам будет спокойнее.

Он посмотрел на них долгим взглядом, а потом спросил:

— Почему вы так со мной? Так… по-человечески. Могли бы выставить за дверь, решить, что я проходимец, захотел вас облапошить. Ногу вот полечить за ваш счет. Втереться в доверие к вашей маме…

— По-человечески мы, Николай Иванович, то есть Леонид Сергеевич, потому что мы нормальные люди, — сказал Дима. — И потому что слишком хорошо знаем, какие они бывают, настоящие проходимцы. Так как облапошивают нас приблизительно всю жизнь. Такое уж нам досталось наследство от Лидии Андреевны.

— Вы про Мишеньку? — догадался он.

— В том числе, — кивнул Дима. — Хотя да, он, конечно, наиболее выдающийся персонаж. Но об этом как-нибудь в другой раз. Не хочется портить вечер. А вообще у нас тут тоже найдется много чего вам рассказать.

— А можно я запишу ваш телефон? — спросила Ниночка. — Утром напишу вам сообщение, как себя будет чувствовать бабушка.

— Конечно, — кивнул Леонид, и тут у него перехватило дыхание. — Пожалуйста, — тихо сказал он, — мне срочно нужна розетка, мне нужна зарядка, мне нужно срочно зарядить телефон! Мне срочно нужно позвонить! Это очень важно.

Пока все носились с зарядкой и телефоном, он сидел, вцепившись в край стола, и молился на темный экран телефона. А как только тот вспыхнул, схватил его и набрал номер. Только бы он ответил, только бы ответил!

— Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети, — сказал пустой механический голос.

— Что-то случилось? — спросила Вера.

— Мой лучший друг, — выдохнул Леонид. — Мне кажется, я его потерял.

Николай. Сейчас

Маленький Коля спал, и во сне ему казалось, что мама тихонько села рядом и гладит его лицо и волосы легкими нежными пальцами. И запах был такой знакомый! Он не знал, что это, наверное, какой-то простой домашний уют. Так пахло счастье. Свежевыстиранные занавески, старый выцветший ковер на стене, вкусная еда на плите, духи, которые были только в детстве и пахли настоящим сладким волшебством, — так могло пахнуть только дома, так могли пахнуть только мамины руки. Маленький Коля проснулся, но не хотел открывать глаза, чтобы мама не догадалась, что он не спит, чтобы она не ушла. Как давно ее не было, как долго она не приходила. Коля изо всех сил старался, не открывал глаза, но слезы вдруг предательски покатились по щекам, а мамины пальцы стали их вытирать. И это было такое счастье, что Коля не мог остановиться, он плакал и плакал, впервые с той ночи на кладбище. А мама, живая, родная, вытирала его слезы и что-то говорила ему, повторяла, только он никак не мог разобрать ее слов. Он захотел прижаться к ней, захотел сказать ей, как ему было плохо, и тут… Взрослый Николай вдруг очнулся, но открывать глаза ему было страшно. Кто-то действительно гладил его по лицу. Тамарочка никогда так не делала. Значит, это действительно была мама. И значит, дело было совсем плохо. Он умер. Не маленьким мальчиком, а стариком. Но мама все равно его узнала, тут, на том свете. Интересно, подумал он, этот другой свет — это рай? Вокруг и в самом деле было очень светло, он все-таки решился, открыл глаза и испугался — никакой мамы рядом не было. Он был взрослым, у него сильно болело… он прислушался к организму и понял, что у него болит примерно все, что может болеть, но самое ужасное — рядом с ним сидела совершенно незнакомая женщина. И близко не похожая на Тамарочку. На ней было темное бесформенное платье и платок на голове. В отличие от него, она не испугалась, а сильно обрадовалась и быстро-быстро заговорила на незнакомом языке. «На турецком», — вспомнил он и тут постепенно начал вспоминать и все остальное: как они с Леней отправились в отпуск, что Леня пошел с ним на волейбол и повредил ногу, что он ужасно переживал из-за этого, а потом Леня взял и исчез. Он застонал — из всего организма больше всего болела голова. Перед глазами все плыло, и дышать было очень больно. А незнакомая женщина щебетала так радостно, как будто его пробуждение было для нее самым важным событием в жизни.

— Простите, — хотел сказать он, но прошипел что-то невнятное. Женщина тут же подскочила и принесла ему кружку с водой. — Сорри, — сказал он, сделав пару глотков. — Я совсем не знаю, как я тут оказался. Меня зовут Николай.

— Николай! — радостно повторила женщина и опять засмеялась. — Николай — тсарь! — важно сказала она. И для убедительности пояснила, изобразив руками что-то величественное. — Русский султан!

Он попытался слабо улыбнуться.

— Фериде, — сказала женщина и показала на себя. — Мне звать Фериде.

— Вы говорите по-русски? — спросил он.

— Маленький-маленький, — сказала она и показала пальцами «чуть-чуть». — Давно был работа с русский гости. Отель. Большой отель. Много гости. Убирать комнаты, о да. Много работа. Утро рано, ночь поздно, работа-работа. Работа есть — хорошо. Теперь нет работа.

— Как я тут оказался? — спросил он. Она не поняла, и он сказал: — Почему я у вас? Почему я тут?

— Убивался, — сообщила она и просияла, но тут же изобразила испуганное лицо. У нее была на