Утро показало все издержки моей доверчивости. На ветчине появились новые следы зубов, бутыль с вином обмелела на целый палец, а в раковине выросла гора немытой посуды. Ах да, и щетка, разумеется, стояла щетиной вниз!

Нет, мне не было жаль щетки, вина или ветчины! Я – человек великодушный, и попроси Патрик Кариган по-хорошему – отдал бы ему хоть все, поделился бы и последней крошкой, но здесь было дело принципа. Меня охватило бешенство при мысли, что этот рыжий хитрец в те моменты, когда я за ним не наблюдаю, незаметно встает и мелко пакостит, а потом снова укладывается на диван и целый день притворяется парализованным.

В гневе я кинулся к ирландцу и схватил его за горло, испытывая сильное желание придушить эту неблагодарную свинью и пинком катапультировать ее в космическое пространство. Однако Патрик Кариган даже не попытался освободиться: он лежал, неподвижный и одеревенелый. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Мои руки сами собой разжались, а гнев улетучился. Как бы там ни было, этот человек обладал железной выдержкой, и победить его можно было, лишь играя по его правилам: требовалось поймать негодяя на месте преступления...

Далее я обращаюсь к чудом сохранившимся страницам звездного журнала за 249... год.

2 сентября.Несмотря на все предосторожности (вчера я не спал почти до рассвета), уровень вина снова уменьшился на палец, а на счетчике молекуляризатора значится «7039» вместо вчерашних «7028» – это означает, что за ночь съедено одиннадцать порций манной каши! Кстати, такое же количество грязных тарелок стоит в раковине.

Написал на трех языках записку со словом: «Яд!» и повесил ее на холодильник. Сегодня буду целый день вести за ирландцем неусыпное наблюдение. Мечтаю застукать его с поличным – ну и выдержка, надо сказать, у этого паразита! Одно мне непонятно: что заставляет его вести себя подобным образом? Возможно, пережитый стресс и гибель товарища привели к помешательству и теперь он получает наслаждение, дразня меня? Всерьез задумываюсь, не спрятать ли мне на всякий случай под подушку бластер?

Все узлы «Блина» действуют, тьфу-тьфу, нормально, только двигатель перегревается, работая в неблагоприятном для него диапазоне нагрузок. Придется, видно, приспособить для дополнительного обдува комнатный вентилятор.

3 сентября.Снова не спал всю ночь, хотя громко храпел для маскировки и даже повернулся лицом к стене, незаметно наблюдая за ирландцем в маленькое зеркальце. Готов поклясться, что он ни разу не шевельнулся, и все равно утром бутылка опять обмелела, а ветчина нагло обкусана во всех сторон. Моя записка «Яд» исчезла с дверцы холодильника и переместилась в морозильную камеру. Она скомкана, на ней видны жирные пятна – кажется, об нее вытирали руки. Какая наглость! Кроме того, этот тип каким-то образом ухитрился принять душ, потому что на полу возле ванны отчетливо видны мокрые следы. Предполагаю, что под утро я все же уснул – в противном случае услышал бы шум воды. Жалею, что у меня нет корабельной сирены, которую можно было бы поставить под холодильник, незаметно соединив ее провод с дверцей.

(После обеда.) Вспомнил, что у меня есть металлический сейф. Его нельзя открыть, не зная пятнадцатизначного кода. Не записываю его в журнал, так как вполне возможно, что Патрик Кариган и сюда сует свое любопытное рыло. Собираюсь выложить из сейфа все бумаги и вместо них спрятать ветчину и бутылку. Разумеется, это мелочно, зато я наконец смогу спокойно выспаться...

Идея приспособить вентилятор очень удачна: двигатель больше не перегревается. Зато иллюминаторы снаружи так обледенели, что сквозь них едва пробивается зарево туманности. Из-за этого ориентироваться приходится по приборам и координатной сетке, хотя я, честно говоря, куда больше доверяю собственным глазам.

4 сентября.Сегодня утром, набрав код, открыл сейф и обнаружил, что от ветчины осталось не более одной трети, а вина – лишь на самом дне бутыли. Разумеется, сразу кинулся к ирландцу – к этому ловкому и беспринципному взломщику. Рыжий находился все в том же положении, но с чертами лица его что-то происходило: между бровями пролегла складка, а рот заметно приоткрылся: судя по всему, я застал его в минуту, когда он разминал мышцы, и, чтобы не быть разоблаченным, ему пришлось замереть. Зная, как этому жулику сложно будет сохранять эту неестественную мимику, я придвинул стул и уселся рядом с кроватью. Громко чавкая, чтобы Патрику Каригану было лучше слышно, я съел всю ветчину и выпил оставшееся вино. К сожалению, я так стремился досадить этому мазурику, что не получил никакого удовольствия от вина, а от ветчины у меня разболелся живот...

Лететь осталось еще пять дней. С величайшим удовольствием сдам моего гостя в психиатрическую больницу – пускай он там носится ночами по палате, днем притворяясь летаргиком.

Связал ирландца веревкой по рукам и ногам, при этом узлы затянул потуже. Уж это-то поможет вывести его на чистую воду: проголодается – волей-неволей выдаст себя!

5 сентября.Утром снова обнаружил возле ванны большую лужу, а на столе – груду немытых тарелок. Кроме того, кто-то нагло рылся в моем шкафу и украл оттуда чистые носки. Я сразу кинулся к ирландцу и глазам своим не поверил: он по-прежнему крепко связан. При этом брючины у него высоко закатаны и на ногах красуются мои носки!

С лицом Патрика Каригана новые изменения: рот открылся еще шире вчерашнего, брови поднялись, а нос сморщился. Все вместе придает физиономии выражение какого-то скрытого ехидства. Сделал ему укол глюкозы, причем иголку специально подобрал потолще, но он даже не вздрогнул.

На счетчике молекуляризатора с утра было 7052, а сейчас, когда я пишу эти строки, – уже 7054. Решил отслеживать все изменения в каюте – мне не нравится, когда меня держат за идиота. Веревки на ирландце развязал: какой в них смысл, если они все равно ничему не препятствуют?

6 сентября.Лицо ирландца меняется: рот открывается все шире, нос морщится, все мышцы в ужасном напряжении. В результате выходит такая отвратительная гримаса, что даже смотреть противно. Сердцебиение у него тоже появилось – примерно один удар в пятьдесят секунд. Кроме этого, кажется, правая рука Патрика Каригана начинает постепенно подниматься по направлению к лицу.

За ночь в каюте произошли следующие изменения:

а) стул сдвинут на 9 см;

б) на стакане, который я вчера мыл, следы жирных пальцев; сам стакан переместился на край ванны; у синей тарелки отколота эмаль;

в) на стене появились эротические картинки, вырванные из журнала;

г) тюбик с зубной пастой стал легче вчерашнего на 12 граммов, а зубная щетка, что уже привычно, вновь стоит в стакане щетиной вниз.

Весь день занимался тем, что писал фломастером объявления и развешивал их по всей каюте. Так, например, на молекуляризатор я повесил – «Убедительная просьба убирать за собой посуду!», на холодильник – «Не влезать, все украдено!», на унитаз – «Просьба соблюдать чистоту и пользоваться ершиком!», на книжную полку – «Дуракам воспрещается!» и так далее. Общее число записок было около двадцати, и каждая – на трех языках.