— Слушая тебя, я чувствую себя зеленым новичком, — признался однажды Аркониэль, когда они с Фарином вечером сидели за игрой в бакши. — Хоть я и много странствовал, моя жизнь по сравнению с твоей была очень безопасной.

— Волшебники раньше сражались за Скалу, — рассеянно протянул Фарин, внимание которого было сосредоточено на игре. — Теперь же, похоже, царь предпочитает, чтобы вы сражались друг с другом. — Я надеюсь дожить до того дня, когда это переменится.

В такие моменты Аркониэль с особым беспокойством думал о той тайне, которая их разделяет. Чем лучше он узнавал Фарина, тем больше жалел, что тот не знает правды.

— Я не отказался бы сражаться с тобой спиной к спине, — продолжал Фарин, собирая камешки для нового броска. Огонь очага играл на отшлифованных гранатах, бросая на пальцы Фарина кровавые отблески. — В волшебниках я не разбираюсь, а вот людей знаю. Хребет у тебя стальной. Да и старая Айя не взяла бы тебя в ученики, если бы не думала так же… поэтому она и тот старый мешок у тебя оставила. — Фарин поднял глаза, и Аркониэль не успел скрыть изумления. — О, вопросов я не задаю, но ведь я же не слепой. Если Айя тебе доверяет, этого достаточно, чтобы я доверял тебе тоже.

Ни один из них больше к этому разговору не возвращался, но Аркониэль порадовался тому, что заслужил уважение этого человека.

В том, что такого же мнения придерживается Лхел, Аркониэль уверен не был. Он сходил по ней с ума. Ее тело снилось ему по ночам, и волшебник просыпался в поту, а собственная рука не приносила ему, как раньше, облегчения.

Однако Лхел оставалась упрямой и являлась Аркониэлю по своему капризу. Ни одно заклинание поиска не помогало, найти дорогу к старому дубу ему самому тоже не удавалось. Когда волшебнику хотелось увидеться с Лхел, он ехал в лес, и если ведьма того желала, она являлась ему. В противном случае Аркониэль, разочарованный и злой, возвращался ни с чем.

Иногда Лхел позволяла Аркониэлю найти себя, когда у нее гостили мальчики. Тогда они вчетвером, как крестьянская семья, бродили по заснеженному лесу. Такие прогулки были приятны, и Аркониэль улыбался, представляя себе их компанию со стороны: при ярком свете Лхел выглядела старухой, и молодой волшебник чувствовал себя ближе к Тобину и Ки, чем к ней.

Когда же ему удавалось встретиться с Лхел наедине, все было по-другому. Они набрасывались друг на друга — ни он, ни она больше не видели в этом «платы» — с такой же жадностью, как в первый раз. Лхел не ждала и сама не дарила нежности — только страсть. За сомкнутыми веками Аркониэлю представлялись вихри, грозы, землетрясения. Когда же открывал глаза, он видел могущество Богини, окутывающее Лхел, и темные символы на ее коже, которые она позволяла ему видеть только в таких случаях.

Когда потом они, обнаженные, лежали на ее постели, Лхел показывала Аркониэлю кое-что из своих умений. Большинство из того, чему она его учила, было направлено на преодоление его отвращения к магии крови.

Начала Лхел с того, что научила его «читать кровь». Она вручала ему испачканный кровью клочок ткани или коры, и, коснувшись его пальцами, Аркониэль скоро научился определять, кто эту кровь пролил. Дальнейшие уроки дали возможность проникать в разум существа, если оно было еще живо, и видеть его глазами. Вместе с лисицей Аркониэль бежал по полю и вытаскивал сонных мышей из их гнезд в пожухлой от мороза траве, вместе с орлом он кружил над замком, высматривая зазевавшуюся курицу. Самыми странными были его ощущения, когда вместе с форелью он плавал в буром сумраке подо льдом реки и увидел среди шелковистых водорослей сверкающее драгоценными камнями женское кольцо.

В качестве последнего испытания Лхел дала Аркониэлю каплю собственной крови, и тот на несколько мгновений оказался ею. Простые умы животных давали ему лишь зримые черно-белые образы, теперь же он ощущал вокруг себя тело Лхел, словно надев его поверх собственного. Аркониэль чувствовал тяжесть ее грудей под рваным платьем, боль в ушибленном колене, тяжелый жар желания между ног. После мгновения растерянности он понял, что смотрит ее глазами на себя. Его тело, неподвижное, как труп, лежало на постели под меховой шубой. Со смесью любопытства и раздражения Аркониэль рассматривал свои длинные костлявые ноги, ребра, выпирающие из-под белой кожи, темные волосы, покрывающие его грудь и спину. На лице застыло выражение экстаза, как на лице оракула, когда его касается рука бога.

При всем том мыслей Лхел Аркониэль не слышал. Их разделить с ним она не пожелала.

По мере того как страх молодого волшебника перед незнакомой магией исчезал, Лхел начала посвящать его в тайны призраков и духов.

— Как тебе удалось так изменить Тобина? — однажды, когда вокруг дуба завывал зимний ветер, спросил ее Аркониэль.

— Ты же видел.

— Я видел, как ты произвела обмен кусочками кожи между близнецами. Разве в этом вся магия?

— Это сделало кожу одной кожей, — ответила ведьма, с трудом находя верные слова. — Когда Тобину нужно будет снова стать девочкой, эта кожа должна быть снята.

Аркониэль не всегда выступал в роли ученика. Он учил ее скаланскому языку и показывал все известные ему способы разжечь огонь. Сравнивая свою магию, они обнаружили, что оба умеют вызвать ветер и пройти где угодно, не оставив следов.

Аркониэль научил Лхел заклинанию волшебников Орески, позволяющему видеть на расстоянии, а она взамен попыталась показать ему, как создается «туннель в воздухе», но это оказалось более трудным, чем ожидал молодой волшебник. Дело было не в произносимых шепотом словах и не в жестах, а в особом усилии ума, показать которое было невозможно, а объяснить Лхел не могла — ей не хватало слов.

— В свое время все к тебе придет, — снова и снова уверяла ведьма. — Обязательно придет.

К огорчению Аркониэля, единственным человеком в замке, доверия которого ему никак не удавалось завоевать, оставался Тобин. Мальчик был вежлив и старательно осваивал все, чему его учил волшебник, но между ними всегда сохранялась непреодолимая пропасть.

Впрочем, нашлась одна вещь, которой Тобин, к удивлению Аркониэля, пожелал поделиться: это было заклинание, с помощью которого можно было укротить Брата. Успеха в этом, правда, Аркониэль не достиг: Брат слушался только Тобина.

Когда позже Аркониэль спросил об этом Лхел, та только пожала плечами и ответила:

— Они соединены плотью. Ты не можешь добиться того же магией.

Аркониэль огорчился, услышав это, потому что призрак бывал частым гостем его мастерской. Волшебник ни разу не видел его с того дня, как Брат встретил его у ворот и испугал его коня, но холодное, враждебное присутствие духа он чувствовал отчетливо. Призрак, похоже, получал удовольствие, мучая Аркониэля, и часто подходил так близко, что у того вставали дыбом волосы. Физического вреда волшебнику Брат не причинял, но не раз заставлял Аркониэля отправляться на поиски Тобина и просить его о защите.

Весенние дожди начались рано. Как и ожидалось, царь Эриус заключил с Майсеной союз и двинул свою армию, чтобы изгнать оттуда захватчиков, оставив управлять страной своего доверенного министра, наместника Хилуса. В одном из нечастых писем Айи сообщалось о том, что придворный волшебник, Нирин, тоже остался в столице.