по внешнему виду, хватит денег выкупить свою жизнь. А таких, на всем корабле, было дай боги — один-два человека. Даже не всякий морской офицер, достаточно богат, чтобы родня могла оплатить его содержание под стражей, работу посредников, и конечно же — удовлетворить жадность победителя. Разве что у капитана корабля, да парочки самых старших офицеров, могли бы быть такие деньги. …А капитана, кстати, Рожков подстрелил еще до того как корабли сошлись бортами. …Так что, коли попал в средневековую корабельную разборку, — дерись, пока руки в силах удержать оружие, а ноги стоять, а падая — сделай это так, чтобы враг споткнулся о твой труп. …В общем, резня началась отчаянная, и продолжалась она, еще наверное не меньше часа. Пока разобрались на верхней палубе, баке и юте, пока зачистили батарейные палубы, и додавили последнее сопротивление в трюмах — времени было потрачено немало, и кровушки пролито и того больше. А я, все это время, обязан был с гордым видом стоять на шканцах «Кусачей черепахи», и изображать из себя какое-то языческое корабельное божество. Этакий болван-истуканчик, хоть крась позолотой, да под бушприт, вместо сисястой русалки гвоздями приколачивай. Ни самому в разборку влезть, ни уйти, плюнув на все, в каюту. Даже команды отдавать, и подбадривать, и то, по статусу не положено. А уж тем более не положено, показывать свое волнение, из-за того, что там творится сейчас у Ренки. — Главнокомандующий, должен изображать этакую безмятежность, и излучать уверенность, заражая этим и всех своих подчиенных.

— Вражеский фрегат, взят на абордаж. — Наконец доложил мне Флиин. — Что прикажете делать дальше?

— Как у нас дела, и как там общая обстановка? — Поинтересовался я у него. …В отличие от меня, он истуканчика не изображал, а все это время бегал по своему кораблю, то отдавая какие-то распоряжения воюющим матросикам, то ругаясь с корабельным плотником, а только что вот, спустился с нашей единственной, более-менее целой мачты, куда лазил «лично взглянуть на море».

— Грот, в ближайшее время, восстановить не получится. Фок-мачта в порядке и может нести хоть все паруса разом. На бизань-мачте, рангоут и такелаж, по большей части восстановлен. Можем поставить пару косых парусов, что позволит нам идти довольно круто к ветру. …Наши там — ткнул он пальцами на запад. — Все еще дерутся с удихами. А там — ткнул он в сторону востока, куда ушло большинство кораблей флота. — Врага уже добивают. …Я так думаю, идти надо на помощь тем, что сзади остались. Те что впереди, и без нас разберутся.

…Это означало, что наша встреча с Ренки, и возможность лично убедиться что он жив-здоров, опять откладывается на неопределенное время. А если еще, не дай бог, этот придурок уплывает куда-нибудь «по срочной надобности»…, опять придется рыскать по всему морю ища его. Но деваться было некуда. — «Поступайте, как считаете наиболее правильным», — распорядился я. — Только побыстрее, Вражеский фрегат, полагаю, можно будет пограбить и позже, в более спокойной обстановке.

— Оставлю там призовую команду. — Кивнул Флиин. — оу Рж’коов…

— Оу Рожков понадобится мне здесь. — Рявкнул я, неожиданно зло, ибо, честно слово, — достало уже собирать всю свою команду, плавно размазанную по всему Срединному морю. — Назначьте кого-нибудь другого.

— И правда, ваша милость. — Согласно кивнул Флиин. — Подраться сегодня еще придется, а оу Рж’коов, рубака не из последних, и команду свою выучил…, хе-хе…, не хуже ваших фаарконских егерей. Отправлю Жиима Коокиса, нашего мичмана. На него, конечно, нельзя положиться, так же как и на оу Рж’коова — молод еще, и соображает не дюже быстро. Но, думаю, справится.

Я милостиво соизволил кивнуть в ответ, соглашаясь с данным предложением Флиина, и капитан удалился, с не слишком довольной физиономией, отдавать распоряжения своей команде.

А тем временем, по одному из абордажных мостиков, этакой вальяжной походочкой, и сам предмет нашего спора соизволил вернуться на корабль. В одной руке Рожков тащил здоровенный протазан, в другой — какой-то сундучок, его шлем был изрядно помят, на панцире сияло несколько свежих зарубок, а по роже блуждала этакая людоедская улыбочка-оскал. М-да, — типичный боец, выходящий из рукопашной битвы. …И ведь ему это явно нравится! Потом возможно он будет скулить, кокетничать, и изображать вселенскую скорбь. Но сейчас, когда еще несколько минут назад вокруг твоей головы сверкали вражеские клинки, ноги скользили по лужам крови, а лица врагов мелькали буквально на расстоянии вытянутой руки, что-то изображать очень сложно. Недаром, рукопашка считается главной проверкой мужества и готовности солдата сражаться. Для нетренированного человека, даже простой дружеский спарринг, это уже сильный стресс. Бывает, если выгнать двух новичков на татами или ринг, скачут они вокруг друг дружки, что-то этакое изображают, агрессивное, но толком к друг другу даже притронуться не могут. А потом — руки-ноги едва ли не дрожат от переизбытка адреналина в крови, глаза блестят дурным блеском, из тела выжаты все силы… А представьте ситуацию, когда подобных сопляков бросают в бой, где надо убивать, едва ли не голыми руками, да не один поединок провести, а драться с кучей народа разом. И недаром, в нашем мире, в веке так семнадцатом-восемнадцатом, в европейских армиях считалось делом вполне разумным, избегать сходиться в штыковых атаках. Так как тут уже «машиной к ружью приставленной» быть недостаточно. Тут нужны воины, а воины и палочная дисциплина — вещи мало совместимые. — Отсюда разброд и шатание в умах солдатни. А задачей офицера на поле боя, по большей части, и было приглядывать за своими солдатами, дабы не вздумали почувствовать себя людьми.

М-да, для того чтобы просто выжить в такой мясорубке, недостаточно быть искусным фехтовальщиком-спортсменом, или там получить сто пятый дан по комнатному ниндзюцу, тут надо суметь разбудить в себе зверя — этакого кровожадного доисторического крокодила, вечно голодного и жаждущего крови. И тогда ты окажешься в родной стихии, а значит — сможешь выжить. …Я это точно знаю, мой личный крокодил, хоть и сидит сейчас на привязи, но в свое-то время тоже кровушки попил вволю. Иначе бы я просто не выжил тут, особенно когда тянул солдатскую лямку в армии Тооредана. …Всякая война — страшная штука. Но вот так убивать, глядя прямо в лицо своей жертве, когда ее кровь брызгает тебе на одежду и лицо, стекает по оружию на руки, а нос забит вонь из кишок, в которые ты только что засадил свой штык… Даже среди не страдающих сентиментальностью местных, у многих психика не выдерживает, руки опускаются, и они предпочитают дать прикончить себя, чем сделать еще один выпад штыком. В Спецкомплексе нам говорили, что