– Ты говоришь так уверенно. Откуда ты знаешь, как будет? – Шёпот Михле дрогнул. – Откуда ты знаешь, что мы не сделаем только хуже?

– Я не знаю, что будет лучше. Но если ничего не делать, то он умрёт медленно и мучительно. Стоит хотя бы попытаться. Я буду молить Прародительницу, чтобы всё вышло. И ты моли, хоть и стрейвинка.

Михле вглядывалась в лицо Рагдая, освещённое с одного бока свечой. Его глаза полыхали какой-то неистовой, необъяснимой верой, а ещё было ясно: он готов пойти на безумство, лишь бы спасти Ружана. Это горячечное желание, буквально исходившее от воеводы, заразило Михле своим огнём. Горло сдавило, дыхание перехватило от чувств. Михле всхлипнула, слова сами слетели с губ.

– Буду молить. Веди к своему коню.

Рагдай благодарно улыбнулся, взял Михле за руки и вытащил в коридор.

* * *

Зимнее утро заглядывало в светлицу розовым заревом. Нежата смотрела на лицо Вьюги и удивлялась. Это было так странно, так ново: она никогда не просыпалась с ним утром. Они встречались в разных местах: в лесах и на полянах, у ручьёв и в городских переулках, снимали комнаты на постоялых дворах, но к ужину Нежата непременно возвращалась во дворец, чтобы не плодить слухи о себе. Теперь же Вьюга лежал в её постели, в её светлице – ранним утром, и провёл здесь всю ночь.

Между бровей у Вьюги залегла тонкая, почти незаметная морщинка. Нежата едва сдержалась, чтобы не потрогать её. Если бы сейчас она увидела его впервые, то ни за что бы не подумала, что этот спокойный, расслабленный мужчина, который выглядит лишь на десяток лет старше её, и есть один из верховных стрейвинских колдунов. Но она знала, какие ветра могут создавать его руки, какие страшные морозы и снежные бури подчиняются малейшему его желанию, знала, что его сила способна наводить ужас и убивать.

Вьюга перевернулся на спину и открыл глаза. Он резко приподнялся на локтях, хмуро осмотрелся и выдохнул, вновь откинувшись на подушку. Нежата хохотнула.

– Испугался?

– Просто не сразу вспомнил.

– Видишь, как я пагубно на тебя влияю.

Нежата чмокнула Вьюгу в губы и поднялась с кровати, завернувшись в расшитое покрывало.

– Почему Пламя так на тебя смотрит? – спросила она, усаживаясь к зеркалу. За ночь очаг успел остыть, и в светлице было прохладно. Из-за трёх больших окон помещение продувалось ветрами, зимой приходилось спать под несколькими одеялами, но Нежата слишком любила вид на Азобор, который открывался из светлицы.

– Я ей отказал, – спокойно отозвался Вьюга. Он взмахнул рукой, и холодный воздух словно вытеснило из светлицы. – А она болезненно восприняла отказ.

Нежата хмыкнула, расчёсывая длинные чёрные локоны.

– Но она красивая.

– Красивых много, – возразил колдун и поднялся с кровати. Нежата обернулась, с довольным прищуром рассматривая, как он расправляет плечи, выпрямляется во весь немалый рост и неторопливо одевается.

– Но я не красивее других.

– У тебя множество других достоинств.

Нежата скривила губы, скинула покрывало и надела нижнее платье. Ей нравилось одеваться и причёсываться самой, без суеты служанок. Иногда она прибегала к помощи Феветы, но только потому, что у той получалось плести красивые сложные косы.

– Ну а твой дом. Какой он? Я должна знать, куда собираюсь.

– Ты же сказала, что тебя не прельщают болота, – напомнил Вьюга.

Нежата махнула рукой:

– Я тогда была зла. И хотела посмотреть, как ты станешь возвращать моё доверие. Азобор красивый, я люблю его, это правда. Но ты говорил, твой терем тоже неплох.

– А вот увидишь. Неплох. Высок, из чёрного морёного дерева, с цветными оконцами. Сзади его защищает еловая чаща, с боков подходят болота, в середине лета они все алые от россыпи клюквы.

– И лягушки небось квакают? – Нежата сморщила нос.

– Ещё как. Убаюкивают.

– Понятно тогда, почему ты постоянно бродишь по Аларии.

Нежата рассмеялась, Вьюга тоже улыбнулся – скупо, едва ли не обиженно. В дверь постучали, и вошла Февета.

– Доброе утро, – поздоровалась служанка.

– Доброе. Поможешь зашнуровать? – Нежата придержала волосы и повернулась к Февете спиной.

Вьюга уже успел полностью одеться, даже набросить накидку. Нежата снова вспомнила про Стальгу и Килату.

– А Килата правда любила твоего наставника?

– Правда.

– И оставила накидку в твоём тереме?

– Оставила.

– Выходит, наставник тоже был видным мужчиной.

Нежате очень хотелось узнать что-то ещё. Вьюга почти не рассказывал о своём прошлом: было видно, что воспоминания причиняют ему боль, и Нежата не слишком настойчиво выспрашивала. Так вышло и сейчас: при Февете он и вовсе перестал отвечать. Царевна вздохнула:

– Ладно, идём завтракать.

– Погоди, – проскрипел Вьюга будто через силу. Февета улыбнулась подруге и вышла, и тогда Вьюга продолжил, говоря всё так же неохотно:

– Это неинтересная история. Мой родной отец умер, я его не помню. Мать встретила другого мужчину, когда мне было десять. Он крепко пил и поколачивал мать, частенько – и меня заодно. Однажды так поколотил, что… мама умерла. Мне было двенадцать. Я схватил серп и напал на отчима. Но что мог сделать хилый мальчишка против здорового мужчины, ещё и пьяного? Пришлось спасаться бегством. Я скитался по болотам, ел клюкву – как потом выяснилось, ту, которая росла в местах захоронений колдунов. Мне стало так плохо, что я едва не умер. Меня нашёл и выходил Вьюга, а когда понял, что я сирота, да ещё и неглупый, позвал в ученики. Так я стал колдуном. И Вьюга долгие годы был для меня и отцом, и другом, и наставником. Я видел, как он познакомился с Килатой и как они полюбили друг друга. Я был там, когда аларцы её убили. И когда Вьюга… когда я убивал Вьюгу, чтобы стать пристанищем его сил, он попросил меня однажды вернуть её накидку. И, если удастся, позаботиться о потомках Килаты. Вот и всё.

– Не очень-то ты заботился, – выдавила Нежата.

Вьюга пожал плечами и вяло улыбнулся.

– Теперь буду заботиться усерднее.

* * *

Девоптицы быстро вернулись обратно в Серебряный лес. Домира порадовало их возвращение: оставшиеся уж очень переживали за улетевших сестёр.

Второй день подряд лес расцветал, будто вдруг настала весна. По-прежнему земля под деревьями была укрыта снегом, но яблони расправили ветви, ещё больше вытянулись, а плоды стали крупнее: иные яблоки висели прежде сморщенные, подсохшие, но теперь налились золотым соком.

Девоптицы пели, собираясь в чащобах и на окраинах. Служанки поделились с Домиром порошком: одна из девушек купила его у бродячего колдуна, перед тем как уйти на услужение в лес, и его берегли, добавляя в питьё по нескольку крупинок. От порошка голова оставалась ясной, даже когда пение слышалось довольно громко.