— Ты, Андрей Иванович, главное, не спугни его, — разглядывал он танцующие пары. — Держи своих людей на расстоянии. Перекрой ему все выходы. Все должно произойти тихо и незаметно, когда он покинет зал и пойдет по анфиладе. И тотчас же дай мне знать.

— Не лучше ли арестовать его в парке, не во дворце? — сомневался Нахрапцев. — Все-таки многовато здесь народу, Дмитрий Антонович, да к тому же присутствуют император с императрицей…

— В парке слишком много возможностей для маневра, — возражал статский советник. — Он слишком опытен и хитер и тотчас воспользуется любой лазейкой, которую мы ему оставим. Нет, брать его надо во дворце, как только он покинет зал.

Дождавшись окончания танца, Савельев быстрым шагом направился к Шувалову и Татьяне.

— Дорогой граф, — обратился он к Евгению, — представьте меня вашей даме.

— Ах, да! — с деланой веселостью воскликнул тот. — Деревенская жизнь сделала меня непозволительно рассеянным. Позвольте вам представить, сударыня, моего старинного приятеля, статского советника Савельева… э-э… — замешкался Шувалов, не знавший имени «старинного приятеля».

— Дмитрий Антонович, — пришел ему на помощь Савельев, поклонившись девушке.

— Моя племянница, княжна Татьяна Павловна, дочь сенатора Головина.

Татьяна сделала книксен. В этот миг к ним присоединился раскрасневшийся от негодования князь Павел.

— Это подлинное свинство с твоей стороны! — зашипел он на Евгения, игнорируя Савельева. — Ты не должен был сюда являться! И как ты осмелился танцевать с моей дочерью?! Сию минуту вон из дворца, или я донесу на тебя в полицию!

— Папенька, вы не сделаете этого! — вспыхнула Татьяна.

— Не смей мне указывать! — Князь подавился душным воздухом бальной залы и двумя пальцами рванул тугой, расшитый золотом воротник парадного сенаторского мундира. — С тобой разговор впереди, драгоценная моя. — И снова повернулся к Шувалову: — Уйдешь ты или нет? Я не шучу!

— Не слишком ли вы кипятитесь, господин сенатор? — раздалось вдруг в его адрес негромкое, но авторитетно отчеканенное замечание.

Князь Павел с негодованием обернулся на Савельева и, брызгая слюной, процедил, надменно оттопырив губы:

— Да вас тут целая шайка?! Я гляжу, вы приятель моего кузена, а поскольку все его дружки нынче трудятся в сибирских рудниках, значит, вы такой же беглый каторжник!

— Ну, тут я готов поспорить. — Дмитрий Антонович невозмутимо протянул сенатору свою визитную карточку.

Уже голубой цвет визитки говорил о многом, а печать Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии ввергла князя Павла в жалкое состояние. Руки у него задрожали, в глазах блеснули слезы.

— Вот… вот чего ты добился, — с укоризной шепнул он кузену. — Ты меня скомпрометировал, опозорил, погубил…

— Не отчаивайтесь понапрасну, господин сенатор, — подбодрил его Савельев, пряча визитку, и веско добавил: — А главное, не поднимайте ненужного шума!

Отведя Евгения в сторону, он шепнул ему на ухо:

— Какого черта, Шувалов! Я тебя привез сюда не для того, чтобы ты устраивал скандалы! Виконтесса сейчас одна. Иди же к ней!

— Заметь, я вовсе не просил меня сюда привозить, ваше высокородие! — огрызнулся граф, однако, трогаясь с места. — Это была твоя глупая затея.

Еще вчера, в дороге, они перешли на «ты», и тогда же Евгений высмеял затею с балом. «Прошло семнадцать лет, Савельев, — философствовал он уже заполночь, в столовой, смакуя „Вдову Клико“. — Давно сожжены все мосты. Никто из нас не захочет воскрешать прошлое. И только ты, упрямый жандарм, желаешь повернуть время вспять. Кто бы мог заподозрить, что под этим прозаическим мундиром скрывается неистребимый романтик, средневековый рыцарь, хранящий верность прекрасной даме, с которой встретился раз в жизни!» На что Савельев возражал с ехидством: «Однако и ты, друг разлюбезный, как я вижу, не торопился с женитьбой, хотя не был скован никакими обязательствами?» — «Так ведь вы, дражайшие господа полицейские, заперли меня в деревне. Кого я там вижу? На ком женюсь? На птичнице Параське? Скотнице Аграфене?» — «Ой, Шувалов! — отмахнулся Дмитрий. — Будто я сам не деревенский бывший житель, будто мне неизвестно, как скоро женятся господа помещики! Хотел бы, так отыскал бы ровню. Вот скажи лучше — ты под арестом всего четыре года, а остальные-то тринадцать лет что мешало? Кого ждал?» — «Может, и ждал подходящую невесту», — уклончиво пожал плечами Евгений. «А не дождался, потому что лучше Елены не нашел», — с профессиональной проницательностью заключил Савельев. Он попал в точку. Граф не сумел никого полюбить ни до известных событий на Сенатской площади, ни после, в ссылке, не сумев забыть свою первую любовь.

…И вот теперь он, подходя все ближе, рассматривал свою бывшую возлюбленную и не узнавал ее в светской даме, очень красивой, прекрасно сохранившейся, самоуверенной и холодной с виду. Елена Мещерская изменилась невероятно. В ее голубых глазах редкого оттенка не осталось и следа прежней нежности. У нее, как показалось графу, теперь был взгляд мужчины — пристальный, неподвижный, вызывающе прямой. Он поклонился виконтессе и представился, уже от всей души жалея о том, что поддался на уговоры Савельева. «Напрасная и дикая идея сентиментального жандарма! Да Господи помилуй, Елена тоже стала похожа на жандарма, только в юбке! Они теперь прекрасная пара!»

Виконтесса, никак не выказывая волнения, придирчиво разглядывала человека, из-за которого готова была некогда броситься в прорубь. «Если бы он не представился, узнала бы я в нем Эжена? — спрашивала она себя. — Едва ли. Он похож на плохой портрет моего бывшего жениха. На портрет, многие годы провисевший на пыльном сыром чердаке!» Шувалов показался ей намного старше своих лет. Держался скованно, словно стеснялся сам себя. Он ее мгновенно разочаровал.

— Не ожидал встретить вас когда-нибудь, Элен, — наконец произнес Евгений, поборов замешательство.

— А я, напротив, думала, что однажды мы должны были встретиться, — любезно откликнулась Елена.

Между ними теперь простиралась пропасть, глубина которой была очевидна для обоих. Граф превратился в деревенского обитателя, без связей и перспектив, а виконтесса блистала в избранных парижских салонах и только что была представлена августейшей чете. Елена держалась с покровительственным видом. Она снисходила до пустого разговора, оказывала одолжение собеседнику, при этом явно скучая. Между делом виконтесса осведомилась о здоровье Прасковьи Игнатьевны, спросила, часто ли та бывает в Москве или безвылазно живет в деревне, как многие помещицы ее возраста? Евгений должен был признаться, что деревенским затворником сделался как раз он сам, маменька же полна энергии, не оставила светских знакомых и часто бывает в доме нынешнего московского губернатора, князя Голицына.

— А вы, я слышал, сделались парижанкой? — спросил он, не желая говорить о себе.

— Да, последние годы живу в Париже, — подтвердила Елена. — А до этого все в Лондоне.