class="p1">Пауза. А потом свет огня бросает черные тени на его лицо, и он кивает.

– Вы знаете кто?

Еще один кивок, резкий и короткий. Я вижу, как пульсирует жилка на его виске. Воздух между нами кажется разреженным и тягучим.

– У тебя остался только один вопрос.

– Кто их убил?

– Это два вопроса.

И прежде чем я успеваю это осознать, он придвигается ко мне еще ближе, а в его глазах вспыхивает холодный свет, который действительно очень похож на безумие. Я боюсь его так же, как когда-то боялась маму. Так же, как до сих пор иногда боюсь себя. Я понятия не имею, что он собирается делать.

– Кто убил Роберта? – Дверная ручка упирается мне в спину, и я едва сдерживаю желание дотянуться до нее и повернуть. Ветер сотрясает дверь и гонит дрожь по моему позвоночнику. – Это мой вопрос.

– Ты уверена, что хочешь знать именно это? – Он уже достаточно близко, чтобы я могла видеть кроличью кровь на его коже и чувствовать ее запах, видеть его сжатые кулаки. Молния освещает половину его лица. – Потому что, как только ты узнаешь, девочка, никакие мешки с песком не удержат это наводнение.

Глава 32

Роберт

Я бегу на запад. Не знаю почему. Даже не знаю, почему я бегу. Просто мне кажется, это единственное, что остается делать. Дорога залита дождевой водой, стекающей по склону к деревне. Ветер хлещет меня по коже так, что она горит. Когда я наконец добираюсь до Ор-на-Чир, то слышу все тот же вой ветра вокруг стоячих камней. Падаю в травянистом центре креста, и мир кружится, когда все эти высокие камни уносятся от меня на темный север, юг, восток и запад. Достаю из кармана виски и пью – пусть оно согреет мне горло. И жду. Жду, когда эти камни снова возродят во мне Роберта.

Потому что Роберт не слаб. Он не таков. И Мэри должна была видеть только его, а не Эндрю. Если я не смогу помешать ей уйти, забрать Кейлума с собой, что у меня останется? Если я не смогу выжить здесь, куда мне идти? Эта земля, эти острова – единственное место, где я могу жить. Но я всегда оказываюсь тем, кем не хочу быть. Так что же мне остается делать?

* * *

Когда я прихожу в себя, земля сырая и вязкая, как трясина, а небо столь же тяжелое от приближающейся ночи, как и от дождя. Мои сны крадутся по его кромке, прячутся за камнями. Теперь в них только кровь, огонь и солоноватый привкус морской воды; все остальное исчезло. Но я чувствую себя странно и отрешенно, как будто проснулся в очередном сне.

Я застыл, промерз до костей. Когда пытаюсь встать, мои ноги – мертвый груз. Я нащупываю бутылку и пью, пока не захлебываюсь. Ужас сжимает мой желудок. Сердце колотится громким стаккато.

Я слышу крики рыбаков. И шум мотора, глухой и надсадный. «Ахкер». Мой отец. И я снова пытаюсь встать, теперь уже в панике, барахтаясь в грязной траве. Мне нужно спрятаться. От их теней, похожих на холодную смоляную черноту Атлантики за пределами континентального шельфа. Словно сети, тянущиеся сквозь тьму, полную камней, обломков и смерти.

– Оставьте меня в покое! – Глаза затуманиваются, слезы кажутся теплыми. Вот почему я не должен пить. Потому что я лишь притворяюсь, будто хочу знать правду. Здесь, на этих островах, в этом тонком месте, нет оград. Здесь никогда не было оград. Всё неизменно было за пределами и никогда внутри. И я всегда знал. Какая воля заключена в мысли, желании, камне. И какой груз ты всегда должен будешь нести после того, как эта воля – это желание – будет исполнено. И маяк становится лишь черной башней, тенью, словно выжженный на стене силуэт.

Мне удается подняться на четвереньки. Я начинаю отползать от камней, возвращаясь к раскопу. Там безопасность. Совсем другая, не столько в духовном смысле, сколько в том смысле, который дарят нам ритуалы; это ближе к скандинавским талисманам и подкладыванию кошачьего когтя под фундамент дома. Но в шторм сгодится любой порт. Темнота опускается. Смыкается. И теперь я слышу их позади себя. Звуки все громче. Ближе. Это рыбаки. Паника возвращает моим ногам чувствительность; я встаю и бегу по болоту, хотя грязь засасывает мои ботинки. Поскальзываюсь и скольжу, падаю и встаю. Ветер с западных утесов пронизывает меня насквозь. У Лох-Ду я останавливаюсь, и дыхание вырывается из моих легких ледяным холодом.

Вот он. Стоит у восточного края озера. Смутная фигура. Смотрит. Вокруг него тьма, словно он – ее центр, ее источник. Мой отец.

Он кричит. Ветер поглощает слова, прежде чем они успевают долететь до меня. Но они звучат громко и яростно. Я вижу, как блестят его зубы. Он подходит ближе, а я все еще не могу пошевелиться. Вода в озере пенится и бурлит, словно в море; я едва ощущаю ее ледяные брызги на своей коже. Ноги дрожат и немеют. А он все приближается, приближается… Пока не становится слишком поздно бежать. Пока я не вижу его – и только его.

Это не мой отец.

Это Эндрю. Слабый и маленький. И он никогда не уйдет.

Эндрю снова кричит. Он преследует меня всю жизнь. Он единственный бокан, которого мне следует бояться.

Я валю его наземь, в грязь, где мы извиваемся и барахтаемся, а он все кричит и кричит. Я зажимаю ему рот ладонями – мокрый рот с острыми зубами – и притискиваю к себе. Он все еще борется со мной, дрыгает руками и ногами, ногти и зубы пронзают онемевшую кожу, посылая горячие уколы боли в запястья и локти.

Но я не сдаюсь. Потому что я – валькирия, выбирающая, кому жить, а кому умереть на поле кровавой битвы. Я – мстительный призрак, живущий под водой. Я – богиня смерти, которая собирает умерших в сеть, настолько огромную, что она никогда не наполнится.

– Ты рассказал, – шепчу я ему на ухо, прикрытое мокрыми прядями волос. – Ты не должен был рассказывать.

Его сопротивление ослабевает. Я чувствую его судорожное дыхание на своей коже. Медленнее, медленнее. Его глаза похожи на черные блестящие шарики.

– Всё в порядке. – Я глажу его по голове. – Всё в порядке.

Потому что я и люблю его тоже. Я видел во сне, как он спит. В бесконечном кошмаре среди волн и бескрайнего моря. Где никто не сможет его увидеть. Где никто не сможет его