Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особенно интересовало Голицына то, к какому варианту решения конфликта — военному или дипломатическому — склоняется Селим-Гирей и насколько он в первом случае может рассчитывать на поддержку Порты: «Он же Агметка спрашиван, хан крымской у великих государей милости искать желает ли или он хочет поступать против царского величества войск обороною и от салтана турского помощи он себе надеетца ль и в каком он ныне намерении». Здесь, однако, пленник четкого ответа не дал, заметив лишь, что хану «у султана помочи просить неколи, потому что буде ему салтану ныне пришло время и самому себя оборонять от войны цесарской, как у них в Крыму слух обноситца». При этом якобы польский король присылал хану в Белгородскую орду предложения о перемирии (А. Кочекаев добавлял к этому, что польская сторона требовала Каменца, а Селим-Гирей — не только сепаратного мира, но и якобы участия в боевых действиях против «цесаря»), но было ли оно в итоге заключено, не известно, тем более что военные действия продолжались («нынешние весны которы(е) от салтана турского посланы были в Каменец Подолской запасы и те запасы поляки у них отбили»). Помимо польско-крымских отношений, главнокомандующего интересовала и позиция Запорожской Сечи, недовольной строительством Новобогородицка. Здесь сведения были скорее успокоительными: с запорожцами не только нет никакой «пересылки», но более того, «ныне де казыкерменские татаровя у них запорожцов отогнали с восмсот лошадей»[731].
Указанные выше сведения в основном подтверждались позднейшими более краткими известиями других источников — пленного «черного татарина» Ненисупки (допрошен в Батурине в октябре 1689 г.) и Алексея Ишкова, сына боярского из Ефремова, попавшего в плен в юном возрасте еще во время Конотопского поражения русских войск 1659 г. (отпущен из Запорожской Сечи 31 июня 1689 г.). Ненисупка сходно описывал зимовку ханского двора в Белгородской орде, подготовку крымского войска к отражению русского нашествия и прибытие Селим-Гирея к войскам в последний момент («хан де из Белогородчины наскоро к ним прибежал на другой день, как с государскими войск бои зачалися»). Ишков, повторяя в целом эти сведения, добавлял одну ценную деталь: хан «и прочие с ним воинские люди» прибыли к своей армии уже на пятый день после отправки гонцов и еще до начала боев с русскими войсками, то есть 11–12 мая[732].
Указанные источники позволяют достаточно полно охарактеризовать ситуацию в Крымском ханстве в конце 1688 г. — первых месяцах 1689 г. Ханский двор находился в сложном положении. Селим-Гирей, зимовавший в Белгородской орде, должен был поддерживать интенсивные контакты с османским правительством (даже ездить в Адрианополь в декабре 1688 г.), активно использовавшим татар во главе с калгой на венгерском и сербском театрах военных действий и заинтересованным в их участии в кампании 1689 г. Угроза русского нашествия и необходимость оборонять свой «юрт» требовала от Селим-Гирея значительной дипломатической гибкости: не испортив отношений с султанским двором (здесь уместно напомнить о слухах о его возможной отставке, ходивших в начале 1688 г.), хану было необходимо добиться не только освобождения крымцев от похода на Балканы, но и получить хоть какую-то поддержку со стороны Порты перед лицом столкновения с русской военной машиной. Однако если дипломатическая активность ханского двора реконструируется в самых общих чертах, то сведения о мерах подготовки крымского войска носят вполне конкретные очертания: смотры и усиленная мобилизация с привлечением всех возможных резервов активно проходили в Крыму зимой и весной 1689 г. Оборонительная стратегия крымской верхушки исходила из тех задач, которые поставила себе армия Голицына — именно поэтому калга и нураддин всеми силами старались получить сведения о том, куда будет направлен ее главный удар — на само ханство или приднепровские крепости. В первом случае крымская сторона собиралась дать русскому войску генеральное сражение на подступах к полуострову, во втором — усилить оборону османских крепостей (особенно расположенного на левом берегу Ислам-Кермена) и по возможности не допустить их взятия противником.
Показания пленных и выходца из крымской неволи А. Ишкова, которые служат основой вышеуказанной реконструкции, практически не противоречат друг другу, что позволяет, несмотря на отсутствие источников из крымско-османского лагеря, признать ее в целом верной. Все эти сведения, несомненно, были осмыслены и проанализированы в Разрядном шатре Большого полка, который, таким образом, имел исчерпывающую информацию о сосредоточении противника и его готовности к отпору. Как Голицын использовал эти данные для определения своих дальнейших шагов, показали события середины — второй половины мая.
Бои в Зеленой и Черной долинах. Рекогносцировка Голицына у Перекопа
Сражения в Зеленой и Черной долинах стали главными военными событиями второго похода. Четкая хронологическая канва русско-крымских боев, развернувшихся 15–17 мая[733], основывается в первую очередь на сеунчах В. В. Голицына (о механизме их подготовки и влиянии на информационное поле войны см. в главе 10). Однако с точки зрения описания сути событий донесения главнокомандующего и его сходных товарищей не во всех случаях вызывают доверие и могут быть сущест венно дополнены другими источниками.
Согласно первому сеунчу, вооруженные столкновения с крымцами начались 15 мая в Зеленой долине. Селим-Гирей выступил со всей ордой, калгой и нураддином, вассальными отрядами белгородских татар, черкесов и яман-саадаков (джаман-саадаки)[734], а также в сопровождении турецких отрядов из приднепровских крепостей. 15 мая бой шел несколько часов («со 2 часа дни до 10 и болши»), русские войска «бились мужественно и храбро и побили многих знатных мурз», взяв немало пленных, знамен и иных трофеев. Крымские татары также бились «жестоко», крымцы «не токмо на мушкетныя дула, но и на самыя пушечныя, к