– Какая девчонка? – удивилась Марья Васильевна.

– Видишь, ты даже не помнишь ее. А мое несчастье в том, что я слишком долго ее помнил. Быть может, и сейчас еще помню, правда, лишь когда тебя нет рядом. А вот сейчас мне не верится, что она когда-то была… Неужели человек сбрасывает образ своей юности, как змея кожу, и ничего не уносит в последующую жизнь?

– Как это похоже на тебя: жестокость, холодность и высокопарность!.. Ответ в тебе самом – куда девался молодой, смелый летчик… простой, доверчивый, искренний и главное – смелый, смелый! Он тоже умер?

– Да, – побледнев, сказал Гущин, – это ты его убила…

…Утро. Гущин идет на работу. Вид него измученный. Он приближается к Чистым прудам и вдруг видит… Наташу. Он остановился, как будто наскочил на стену, и кинулся за ней вдогонку. Наташа то появлялась, то исчезала в толпе спешащих на работу людей, и порой Гущину казалось, что это обман зрения, вроде миража, он прекращал погоню. И тут же вновь видел ее стройную, легкую фигуру, короткое синее платье в горошек, загорелые ноги.

Возле чайного магазина на Кировской он настиг ее.

– Наташа! – крикнул Гущин. – Наташа!

На него оборачивались. Обернулась и девушка в горошковом платье. Она и правда была очень похожа на Наташу, не только статью, но и чертами юного серьезного лица.

Гущин повернул к метро «Кировская». И опять ему показалось, что в толпе промелькнула Наташа. Он перебежал улицу, но потерял ее из виду. И вдруг она мелькнула на ступеньках Почтамта и вошла внутрь. Он бросился следом.

Наташа покупала журнал у киоскерши. Но Наташа была и самой киоскершей, и электрокарщицей, прорезавшей вестибюль на своей быстрой тележке, и молодой матерью с коляской была Наташа. Она вселялась во всех и вся, от нее не было спасения. Гущин прислонился к мраморной колонне, коснулся виском, а потом и лбом ее холода. Даже в гуле почтамта ему слышался Наташин голос…

…Гущин сошел с автобуса возле своего научно-исследовательского института. Вынул из бумажника пропуск и вошел в проходную. Охрана здесь военизированная. Пропуск Гущина подвергся почти столь же дотошной экспертизе, как на «Ленфильме».

Гущин пересек совершенно пустой, без деревца, двор и поднялся на второй этаж. Внутри институт напоминал больницу будущего, где царит стерильная чистота и белизна, и больные не валяются в коридорах. Толкнув одну из белых дверей, он вошел в конструкторское бюро. Ему было достаточно беглого взгляда, чтобы понять – случилось несчастье.

– Булдаков разбился, – предупреждая его вопрос, сказал молодой чернявый инженер.

– Не может быть! – потрясенно проговорил Гущин.

– Ты находчив!

– Причина?

– Сперва не отделилось кресло, затем не сработал каскад.

– Бред! – прошептал Гущин. – Дикий бред!

– Шеф тоже сказал; бред. Но факт налицо: Булдаков мертв.

– Это не наша вина, – убежденно сказал Гущин. – Где Старик.

– Шеф на аэродроме. Теперь ему хана – сорвано правительственное задание.

– А Верченко?

– Его не пропустили врачи – давление…

– Надо же!.. Слушай, ты на машине? Подбрось меня до аэродрома…

…Подмосковный аэродром. В кабинете начальника говорит по телефону огромный, старый, но не дряхлый человек с массивным лицом и большими, усеянными гречкой руками.

– Что поделать, – говорит он низким, густым голосом, – у дублера повысилось давление. Да, сорвано… Буду нести ответственность за все. Мне не привыкать.

В кабинет вошел Гущин, он слышал последние слова своего начальника.

– Шеф, – сказал он, – погодите отменять испытания. Я полечу.

– Вы с ума сошли!.. Нет, это не вам. Я перезвоню. – Он бросил трубку на рычажок.

– Я в полном порядке, – сказал Гущин. – Дайте мне «добро», шеф.

– А пример Булдакова вас, мягко говоря, не настораживает?

– Нет, тут что-то не то… Я знаю: о мертвых надо говорить хорошее или молчать, но Булдаков что-то напортачил.

– Не много ли вы на себя берете?

– Ручаюсь за успех. У меня есть допуск к полетам. Я же бывший военный летчик.

– А если неудача?

– Дам подписку…

– Я не о том. Булдаков был мастером своего дела.

– Вы разве забыли, шеф, я мастер парашютного спорта.

– Я не о том. Мне непонятно, что вами движет. Конечно, неплохо было бы доложить о выполнении правительственного задания, но я лучше выйду в отставку, чем сделаю это ценою риска.

– Риск есть во всем, шеф, даже в езде на мотоцикле.

– Здесь он несколько выше.

– Как сказать! Мы сбросили двадцать кукол – и все было нормально. Я буду двадцать первой – хороша сумма – очко!

– Мне не нравится ваша веселость. Она неестественна… Послушайте, Гущин, как ваша семейная жизнь?

– Она касается только меня, шеф, – Гущин перестал улыбаться. – Не превышайте своих полномочий.

– А вы не учите меня! – сказал тот ворчливо. – Я вам в отцы гожусь. И спрашиваю не из пустого любопытства, я должен знать, кого посылаю.

– Давайте я заполню анкету, репрессиям не подвергался, на оккупированной территории не был, над оккупированной бывал не раз, в оппозиции не участвовал, родственников за границей не имею, взысканиям не подвергался. Самая лучшая анкета – сплошное отрицание.

– Продолжайте, – как-то очень серьезно сказал шеф. – Ближайшие родственники?

– Вы их знаете: жена Мария Васильевна тридцати девяти лет, домашняя хозяйка, дочь Евгения семнадцати лет, школьница, проживает по моему адресу.

– Какие у вас отношения с женой?

– Оставьте мою жену в покое! Прекрасные отношения, дай бог вам! Я самый счастливый муж на свете. Довольно с вас?

– Нет! – старик ударил по столу кулаком. – Откроем карты: мне нужен испытатель, а не самоубийца!

Гущин мертвенно побледнел, и в какой-то миг показалось, что он бросится на своего шефа. Но вместо этого он вдруг рассмеялся.

– Ваша хваленая принципиальность начисто изменила вам, шеф. Вы едва ли найдете человека, которому так хотелось бы уцелеть и так нужно уцелеть, как мне.

– Я не понимаю иносказаний, но ваш смех звучит убедительно. Вы хотите жить. Что ж, даю вам добро.

– Спасибо, шеф, – растроганно сказал Гущин. – Вы не представляете, как я вам обязан!

– Но зато я знаю, как буду обязан вам, – пробурчал шеф. – Идите на медицинский осмотр…

…Взлетная дорожка аэродрома. К самолету приближается грузовик. В кузове лежит набоку нечто диковинное, напоминающее пленного марсианина: человек в скафандре, белом круглом шлеме, намертво соединенным с металлическим креслом.

Грузовик остановился возле самолета. К нему подвозят специальный подъемник, пленного марсианина опутывают тросами и загружают в кабину самолета. За прозрачной маской из искусственного стекла пилоту улыбнулись спокойные глаза Гущина.

Кресло зафиксировали в нужном положении. Гущин опробовал рычаги. Дан старт, и самолет резко набрал высоту…

…Начальник Гущина, несколько крупных чинов ВВС и другие причастные к испытанию лица наблюдают за полетом из круглой застекленной комнаты, где