Интересно, думает Гарри, кому из Мэркеттов нужен маалокс — у обоих всегда такой спокойный, умиротворенный вид. Розовый гель против ядовитого плюща пригодится детям, как и пластыри, а вот как насчет маленькой плоской желтой коробочки против геморроидов? У Картера, у этого мрачного типа, который хочет все делать по плану, не важно, готов ты или нет, он толкает тебя, толкает, конечно, есть геморроид, но представить себе, что старина Уэбб Мэркетт с его зычным голосом, каким он вещает в ритме суинга — так обычно поют певцы на конкурсах, — снимает оболочку с одного из этих маленьких восковых тюбиков и вставляет его себе в задницу?! Для этого надо присесть и нелегко найти нужное место, — Кролик знает это по собственному опыту, когда много лет тому назад весь день сидел за матрицами, с грохотом опускавшимися по его команде, — стоило не на ту кнопку нажать, и шрифт будет испорчен, и все вокруг будут расстроены, а ведь он был еще совсем мальчишкой и его жизнь была такой зажатой, хотя не зажата душа. А что это за янтарные бутылочки с таблетками, где на этикетках бледно-голубыми печатными буквами значится: «Люсинде Р. Мэркетт»? Белые таблетки, детально крошечные. Надо было ему захватить с собой очки. Гарри так и подмывает взять одну из этих бутылочек с полки, в надежде выяснить, какая болезнь нашла дорогу в это пухлое и гибкое, такое аппетитное тело, но боязнь оставить отпечатки пальцев вынуждает его воздержаться. В аптечках, как он видит при этом ярком свете, есть что-то трагическое, и он тихо прикрывает дверцу, чтобы никто не услышал щелчка. Затем возвращается в гостиную.

Все громко обсуждают визит Папы.

— А вы слышали, — кричит Пегги Фоснахт, — что он сказал вчера в Чикаго по поводу секса? — За годы, прошедшие со времени их связи, она стала держаться свободнее, не носит больше темные очки, чтобы скрыть косоглазие, и стала небрежнее во внешности и в высказываниях, словно из протеста превратилась в героиню современной пьесы, вечно бунтующую против чего-то. — Он заявил: внебрачные связи порочны. И не только если ты замужем, но и до замужества тоже. Да что этот человек знает? Он же ничего не знает о жизни — жизни, какой живут люди.

Уэбб Мэркетт, стараясь утихомирить свою гостью, мягко произносит:

— А мне понравилось то, что несколько лет тому назад сказал Эрл Батц: «Кто не играет в игры, тот и правил не устанавливает».

На Уэббе тонкий коричневый свитер под толстым серым пуловером грубой вязки, в котором, по мнению Кролика, Уэбб напоминает скандинавского рыбака. Тем, как пуловер подходит под самое горло. Гарри и Ронни пришли в костюмах; Олли же достаточно поднаторел в таких делах и знает, что теперь даже в субботу вечером никто не надевает костюм. Он явился в обтягивающих линялых джинсах и вышитой рубашке, отчего выглядит ковбоем, слишком, правда, низкорослым, чтобы скакать по прериям.

— «Кто не играет в игры!» — взрывается Пегги Фоснахт. — Хорошенькие игры, интересно, что бы вы сказали, если б были беременной матерью многодетного семейства, жили в трущобе и не могли законно сделать аборт.

Кролик говорит ей: «Уэбб вполне согласен с тобой», — но она не слушает его, продолжая трещать, раскрасневшаяся от вина и такого высокого общества; волосы ее обмякли, как конфеты, тающие на солнце.

— Кто-нибудь, кроме меня, смотрел, — а я просто не могу не смотреть, такая меня разбирает злость, — какой спектакль Папа устроил в Филадельфии: он там категорически высказался против женщин-священников. И улыбался — вот что меня доконало, — улыбался, неся весь этот сексистский вздор насчет того, что священниками могут быть только мужчины: так-де постановила церковь и так решил Господь Бог и прочее, — а сам весь лучился. И все так мягко — это, наверное, больше всего меня раздражало: люди вроде Никсона или Гитлера — те по крайней мере хоть неистовствовали.

— Он этакий вкрадчивый старый поляк, — произносит Олли, чувствуя себя явно неловко после взрыва жены. Сразу видно, что он предпочитает спокойствие. Музыка, травка. Понемножку, но достаточно, чтобы взбодриться.

— Он, конечно, может целовать этих негритят, — вставляет Ронни Гаррисон, возможно стараясь разрядить атмосферу.

Кролик всякий раз с удивлением смотрит на то, какие длинные пряди волос Ронни зачесывает, чтобы скрыть лысину, — если хоть одну прядь перекинуть в другую сторону, она опустится ниже уха. В наше время и в таком возрасте стоит ли с этим бороться? Выглядишь лысым — ну и выгляди. Пусть она будет голая, розовая и выпуклая, как задница. А задницы все любят. Эти восковые шарики в желтой коробке — неужели они для Синди? У нее там, может, саднит, но от Уэбба ли? Гарри где-то читал, что гомикам много хлопот доставляют геморроиды. Поразительно, чего только они туда не втыкают — и кулаки, и электрические лампочки. Он заерзал на своей подушке.

— По-моему, он очень сексуален, — решительно заявляет Тельма Гаррисон.

Все, что она произносит, звучит так, точно говорит школьная учительница. Гарри смотрит на нее сквозь увеличивающийся от алкоголя туман: тонкие губы и этот нездоровый желтый цвет лица. Глядя на нее, Гарри всегда чудится, будто он видит член Ронни, толстый и плоский наверху как доска.

— Он красивый мужчина, — настаивает Тельма.

Глаза ее полузакрыты. Она явно выпила лишнюю рюмку-другую. И вытянула шею, точно старается не икать.

Его взгляд ползет по ее бархатному платью, мышино-голубому, как кресла в старых кинотеатрах. Ничего особенного. Надо быть монашкой, чтобы увидеть что-то сексуальное в этом маленьком крепыше в белом с золотыми пуговицами одеянии и в забавных шапочках, которые он то и дело меняет. Вообще-то Ронни ведь тоже крепыш. Значит, она любит толстяков. Гарри снова проводит глазами по ее платью сверху вниз. Возможно, оно скрывает куда больше, чем кажется.

Дженис — а она знает Пегги нескончаемое множество лет — делает попытку вывести ее из этого состояния и говорит:

— А мне, Пегги, понравилось сегодня — не знаю, видела ли ты, — как он вышел к балюстраде собора в Вашингтоне, перед тем как ехать в Белый дом, вышел к этой толпе, которая кричала: «Хотим видеть Папу, хотим видеть Папу!» — помахал рукой и крикнул: «Иоанн Павел Второй, он хочет видеть тебя!» В самом деле.

«В самом деле» было добавлено, потому что мужчины рассмеялись: они не смотрели этой передачи. Трое из них провели весь день на полях «Летающего орла»: лето в последний раз вернулось в округ Дайамонд, и на магнолиях, что окружают шестую лунку, появились толстенькие почки. Четвертым у них был молодой младший профессор, тот самый, что набрал семьдесят три очка в день венчания Нельсона. Он далеко посылает мяч, Уэбб прав, но Гарри не нравится его удар — слишком крученый. Пройдет еще два-три года, он пополнеет и станет забрасывать мячи во все лунки подряд. Недавно они отказались от Бадди Инглфингера: он паршиво играет в гольф и женам не нравятся его подружки-проститутки. Но Олли Фоснахт ему не замена. Единственное, что он умеет, — это играть на синтезаторе, да к тому же его неряха жена болтает без умолку.

— Я была бы рада увидеть в этом что-то забавное, — говорит Пегги, повышая голос, чтобы заглушить смех, — но для меня эти проблемы, которые он походя закрывает, слишком, черт побери, серьезны.