Не раз заставала я его и Меллиору за разговорами обо мне, когда они обсуждали, как бы отвлечь меня от всех этих грустных событий. И потому Ким часто устраивал приемы в аббатстве, то и дело приезжал в Дауэр Хауз. Не было такого дня, чтобы мы с ним не увиделись. Карлион тоже старался изо всех сил. Он всегда был нежен, а в эти дни находился со мной неотлучно; среди них я чувствовала себя окруженной любовью.

Наступила осень с ее обычными сильными юго-западными ветрами, и деревья быстро теряли листву. Лишь упрямые ели клонились и качались на ветру и были такими же ярко-зелеными, как всегда; изгороди украсились паутинками, где на тончайших нитях блестели, как хрустальные бусинки, капельки росы.

Ветер стих, и с побережья наползал туман. Он висел клочьями в тот день, когда я шла к домику бабушки.

Я обещала ей, что схожу и возьму рецепт снадобья, который ей так хотелось отдать мне; возьму его вместе с гребнем и мантильей и буду хранить на память о ней. Джо сказал, что домик не должен оставаться пустым. Мы приведем его в порядок и сдадим кому-нибудь. Почему бы и нет, думала я. Приятно иметь свою собственность, хоть и маленькую, а домик, что построен за одну ночь дедушкой Би, был ценен еще и связанными с ним воспоминаниями.

Домик, находившийся в некотором удалении от других домов поселка и окруженный еловой рощицей, всегда казался стоящим на отшибе. Сейчас я была рада этому.

Я собиралась с силами, потому что не была в домике со времени смерти бабушки и знала, что мне будет там тяжело.

Надо постараться не забывать ее слов. Надо постараться сделать так, как она хотела. А значит, забыть о прошлом, не предаваться грустным думам, жить счастливо и разумно, как она мне желала.

Возможно, из-за неподвижной тишины этого дня, возможно, из-за того, что мне предстояло сделать, но у меня вдруг появилось странное, тревожное ощущение, что я не одна, что кто-то неподалеку наблюдает за мной… с дурными намерениями.

Возможно, я услышала какой-то звук в дневной тишине; возможно, я слишком погрузилась в свои мысли и не поняла, что это шаги; но тем не менее у меня было тревожное чувство, что меня преследуют, и начало колотиться сердце.

— Тут есть кто-нибудь? — окликнула я.

Прислушалась. Вокруг стояла абсолютная тишина. Я посмеялась над собой. Заставляю себя идти в домик, а мне этого не хочется. И боюсь неизвестно чего дурного, но вероятнее всего — просто собственных воспоминаний.

Я заспешила к домику и вошла в него. Из-за внезапного испуга в роще задвинула тяжелый засов. Встала, прислонясь к двери, оглядывая знакомые глиняные стены. Вот полка, на которой я провела столько ночей! Каким счастливым местом казалась она мне тогда, когда я привела Джо искать прибежища у бабушки.

Меня душили слезы. Не надо было приходить так скоро!

Надо постараться вести себя разумно. Меня всегда раздражали всякие сантименты, и вот сама плачу. Та ли это девочка, что пробила себе дорогу из глиняного домика к большому, настоящему дому? Та ли это девочка, что лишила Меллиору человека, которого она любила?

Да ты же не по кому-то плачешь, сказала я себе. Ты плачешь по себе.

Я прошла в кладовку и нашла рецепт там, где и говорила мне бабушка. Потолок отсырел. Если в домике будут жить, его надо отремонтировать и, несомненно, кое-что подновить. У меня была мысль расширить постройку, сделать из нее приятный маленький коттедж.

Внезапно я застыла, потому что поняла, что кто-то проверяет, заперта ли дверь на щеколду…

Если вы прожили в доме много лет, вам знакомы в нем все звуки: особый скрип полки, расшатавшаяся доска в полу, звук отодвигаемой щеколды, скрип двери.

Если снаружи кто-то есть, почему он… или она… не постучались? Почему так потихоньку попробовали дверь?

Я вышла из кладовки и прошла в единственную комнату домика, потом быстро подошла к двери, ожидая, не пошевелится ли снова щеколда. Ничего не произошло. А потом в окне вдруг резко потемнело. Мне, так хорошо знавшей домик, мгновенно стало понятно, что там кто-то стоит, заглядывая внутрь.

Я не шевельнулась. Я была в ужасе. У меня дрожали колени и выступил холодный пот, хотя было непонятно, чего это я так испугалась.

Почему я не подбежала к окну и не поглядела, кто там? Почему не крикнула, как раньше, в роще: «Кто здесь?» Я не могла произнести ни слова, только стояла и тряслась от страха у двери.

Внезапно в комнате посветлело, и я поняла, что тот, кто заглядывал в окно, уже отошел.

Я была очень испугана. Не знаю, почему. Ведь я не робка по природе. Стояла, не смея пошевелиться, минут десять, как мне показалось, но вряд ли прошло больше двух. Я сжимала в руках рецепт, мантилью и гребень, словно талисман, способный сберечь меня от зла.

— Бабушка, — шептала я, — помоги мне, бабушка. Как будто дух ее был здесь, в домике, как будто это она велела мне собраться с силами и стать храброй, как всегда.

Кто мог прийти сюда за мной? — спрашивала я себя. Кто мог желать мне зла? Меллиора, за разбитую жизнь? Как будто Меллиора могла причинить кому-нибудь зло!

Джонни? Потому что женился на мне, когда мог этого не делать? Хетти? Потому что Джонни женился на мне, когда было так важно, чтоб он женился на ней?

Я уже боялась призраков!? Вот бессмыслица! Я открыла дверь домика и выглянула наружу. Никого не видно.

Тогда я спросила:

— Есть тут кто?

Никакого ответа. Я быстро заперла дверь и побежала через рощу к дороге.

Я не чувствовала себя в безопасности, пока не завидела Дауэр Хауз; а когда пересекла газон, то заметила, что в гостиной горит огонь, значит, пришел Ким.

С ним были Меллиора и Карлион. Все трое оживленно беседовали.

Я постучала в окно, и они обернулись ко мне — с явным удовольствием на лицах.

И когда мы вместе устроились у камина, я смогла убедить себя, что весь этот жуткий эпизод в домике — плод моего воображения.

Потекли недели. Для меня это было время ожидания. Порой мне казалось, что и Ким чувствует то же самое. Мне часто казалось, что он вот-вот заговорит со мной. Мой сын подружился с ним, хотя больше всех он любил и уважал Джо. Карлиону разрешили приходить в конюшни аббатства, когда он захочет, и для него все было так, словно он жил там по-прежнему. Этого захотел Ким, и его поведение доставило мне немалое удовольствие: мне казалось, что в этом проявились его намерения. Хаггети вернулся к своим прежним обязанностям, а за ним последовали миссис Солт с дочерью. Казалось, мы просто переехали в Дауэр Хауз, чтобы было удобнее, и что аббатство, как и прежде, осталось нашим домом. Мы были маленькой сплоченной семьей — Ким и я, Карлион и Меллиора. И в центре ее была я, потому что они все за меня беспокоились.

Как-то утром Хаггети принес мне записку от Кима. Он стоял, ожидая, пока я ее прочту, потому что, сказал он мне, нужно дать ответ.