— Еще одна эта беспокойная ночь, — сердечно говорил он, — и настанет мой черед ужинать с тобой в твоем горном хуторе. От тебя потребуется еще только полдюжины сабельных ударов — я видал, как ты наносил их ради своей забавы, мой почтенный герой, — и тебе уже не будет нужды браться за железо, кроме разве плуга или охотничьего копья. Клянусь светлыми волосами Цереры, друзья мои, сегодняшним вечером мы пожнем золотые колосья, которые только и ждут серпа.

И Руф, для которого несколько полудесятин итальянской земли и свобода мирно возделывать их со своей женой и детьми составляли все счастье здешней жизни, смотрел на открывавшуюся перед ним перспективу с разгоряченным вином воображением. Поистине страшна была решимость этого спокойного и стойкого человека во что бы то ни стало заслужить свою награду, если только умелая борьба могла к чему-либо привести.

— Гирпин! — воскликнул хозяин, обращаясь к ветерану, который был известным охотником хорошо поесть и уже наелся за двоих, не забывая выпивать соответственно еде. — Твой любимый кусочек в эту минуту должен покинуть вертел. Разделайся же с фалернским, прежде чем его принесут. Э, не мешай его с медом: это смесь, недостойная гладиатора! Опрокинем в наше горло возлияние в честь Дианы, но только за то, что она охотница, мой друг, а во всех остальных отношениях богиня для меня неинтересна. Эй, рабы! Несите кабанов!

В ответ на его слова показались попарно идущие рабы, несущие столько жареных кабанов, сколько было гостей. Перед каждым гладиатором было поставлено по одному из этих огромных блюд, и стольники, режущие мясо, уже приступили к своему делу, как бы не замечая восторженных криков, вырвавшихся у гладиаторов при виде такой расточительности и такого великолепия.

Впрочем, их внимание в этот момент было несколько рассеяно приходом Евхенора, который проскользнул на предназначенное ему место с оттенком явного неудовольствия на лице.

Но хозяин решил, что ничто не должно нарушить успех праздника. Он удержался и не задал ему ни одного вопроса по поводу его отсутствия, но только вежливо указал ему на его ложе, встретив его так сердечно, как будто знал причину замедления. Тем не менее, он подозревал какую-нибудь измену, и объяснения, какие поторопился дать Евхенор о своем позднем приходе, только подтвердили его подозрение.

— Я услыхал шум по соседству, — сказал он, — когда товарищи входили в дом, и сбегал на соседний пост, занятый моими собратьями, чтобы удостовериться, что на них еще никто не сделал нападения.

Так как этот пост находился в некотором отдалении от дворцовых садов, то он мог сделать это не иначе, как пропустив первое блюдо пиршества.

— Ну, так тебе надо наверстать потерянное время, — заметил Плацид, делая знак рабам, чтобы они подали прибор вновь пришедшему и наполнили до верха его кубок. — Кто приходит последним, того всегда лучше принимают, зато первые лучше угощаются.

Но, произнося эти дружественные слова, он уже решил в душе, что всю ночь грек будет стоять в первом ряду, под его непосредственным надзором, и что при малейшем признаке измены или колебания он убьет его собственной рукой.

Теперь, наконец, чудовищный аппетит сотрапезников, казалось, был утолен. Кушанья сменяли одно другое с бесконечным разнообразием, и гладиаторы налегали на них с великим усердием, удивлявшим служителей, привыкших к слабому аппетиту пресыщенных наслаждениями людей, подобных их господину. Даже этот последний, хотя и старался изо всех сил, так как он хвастал той легкостью, с какой пил и ел, даже и он признал невозможным состязаться с гостями. Мощная физическая организация, закаленная постоянными тяжелыми упражнениями, позволяла им поглощать огромное количество пищи, не испытывая тех ощущений утомленности или пресыщения, каким подвержены люди более слабой комплекции.

Казалось, большая часть съеденного ими только заполняла пустоту, образовавщуюся за годы работы, и поглощаемая ими пища только укрепляла их мускулы, вместо того чтобы обременять желудок. То же самое было и с вином. Подобные люди могут пить стакан за стаканом и наслаждаться сомнительными удовольствиями пьянства, не вынося его последствий. Немного свежего воздуха, несколько минут упражнений, и их мозг освежался, глаза делались ясными, и весь организм был скорее укреплен и возбужден, чем ослаблен этими излишествами.

Гладиаторы откинулись на свои ложа в состоянии полного физического блаженства. Кубки все еще наливались и быстро опоражнивались, но скорее в силу обычаев пира, чем по требованиям жажды. Они говорили все одновременно, и каждый из них смотрел на настоящее и будущее через розовую призму выпитой влаги.

Было только два человека среди этой шайки, внимание которых ни на минуту не отвлекалось от ночного дела, которые точно высчитывали время, по мере того как оно шло вперед, наблюдали за всеми остальными во все последовательные фазы их удовлетворения, добродушия, веселья и беззаботности, близкой к полному опьянению, и вовремя угадали момент, когда нужно было ковать накалившееся железо. Одна и та же мысль мелькнула в уме их обоих, когда глаза их встретились, и одни и те же слова пришли им на уста, но Гиппий первым высказал их:

— На сегодняшний вечер довольно пить, трибун, если хочешь, чтобы дело было сделано. Цирк полон, арена выметена, игры оплачены. Когда претор усядется на своем седалище, мы готовы будем начинать.

Плацид бросил ему значительный взгляд и поднялся, держа в руке наполненный доверху бокал. Быстрота его движения тотчас же приковала всеобщее внимание. Все сразу замолчали и стали смотреть на своего хозяина.

— Друзья мои! — сказал он. — Верные гладиаторы! Желанные гости, выслушайте меня. Сегодня вечером мы поджигаем дворец… возмущаем империю… свергаем цезаря с трона. Все это вам известно, но есть еще кое-что, чего вы не знаете. Один человек, знающий о заговоре, убежал. Через час, может быть, будет слишком поздно. Мы — добрые друзья, плывем в одной лодке, земля отстоит от нас на полет стрелы. Но подымается ветер, и вода пенится под килем. Хотите ли вы налечь на свои весла и довести лодку вместе со мной в целости и сохранности к берегу?

План понравился всем, и метафора пришлась по вкусу. Лишь только трибун остановился, со всех сторон раздались восклицания и крики. «Хотим! Хотим! И в бурю, и в затишье! Против ветра и волн!» — вырывалось изо всех уст. Видно было, что эти люди готовы на все.

— Возлияние Плутону! — провозгласил хозяин, осушая свой кубок, и гости, вскочив на ноги, с безумным увлечением последовали его примеру. Затем они стали в пары, как обыкновенно делали в амфитеатре, и Евхенор с недобрым смехом воскликнул:

— Morituri te salutant!

Этого было довольно. Зловещие слова были подхвачены и неистово повторены с вызывающим видом и насмешкой, обещавшими мало совестливости или сострадания. Они сделали два оборота вокруг залы пира при пении этого ужасного припева, и, когда, стряхнув с себя винные пары, торопливо схватили свое оружие, Плацид сам стал во главе их, с гордым убеждением, что, как бы то ни было, они все же помогут ему сделать последнюю ставку в великой игре.