мирная пауза продлевается более двадцати пяти лет, то в армии чрезвычайно размножаются офицеры и генералы тылового типа, ибо других требований мирное время к командному составу армии не предъявляет.

– Да уж, – сказал Горбатовский, – разложили вы мне теорию как на лекции в Академии, и опять спорить не с чем. Ну что же, если Константин Владимирович, действительно более склонен к командованию, чем штабной деятельности, то отпущу я его на 16-ю пехотную дивизию с легким сердцем. Но я ума не приложу, кем мне заменить генерала Комарова и начальника корпусом Благовещенского…

– Генерала Комарова заменять не требуется, – ответил я, – 4-я пехотная дивизия разгромлена и требует полного переформирования. Ее уцелевшие боевые подразделения следует свести в бригаду корпусного маневрового резерва, командовать которой назначить, к примеру, полковника Арапова, а штаб, документы и боевое знамя дивизии направить в распоряжение военного министерства для укомплектования офицерами запаса и нижними чинами 4-й пехотной дивизии второго формирования. А вот командующим всем шестым корпусом я рекомендую назначить генерал-майора Нечволодова, как раз возглавляющего сейчас сводный корпусной арьергард.

– Вы это серьезно? – удивился Горбатовский. – Генерал-майор – командующий корпусом?

– Вполне серьезно, – ответил я, – на второй германской был случай, когда командиром дивизии назначили… поручика. Правда, перед этим во время вражеского наступления он остался последним действующим офицером дивизии, сумел собрать вокруг себя уцелевших нижних чинов численностью до батальона, организовать их, сохранить боевое знамя и документацию дивизии, а потом в ходе отступления занять стратегически важный пункт и удержать его до подхода резервов. За совокупность всего свершенного – внеочередное звание майора и утверждение в должности командира дивизии после переформирования. За три оставшихся года войны этот офицер вырос до генерал-майора, оставаясь на должности командира той же дивизии. Вот как бывает в нормальных армиях, которые в итоге берут Берлин штурмом и водружают Знамя Победы над раздолбанным вдребезги Рейхстагом. Там ведь тоже в начале войны в армии оказалось полно трусов, дураков и неумех, но за первый год весь шлак из нее вымыло, и осталась только звенящая сталь.

Видимо, в этот момент у меня начали прорезаться крылья и нимб, потому что Горбатовский воспринял мои слова вполне адекватно.

– Что, серьезное было дело? – только и спросил он.

– Не серьезное, – ответил я, – страшное! В канун войны Франция и Британия отказались заключать с Россией оборонительный союз, надеясь направить тевтонскую ярость на восток. Но первый удар германцы нанесли по пожирателям лягушек, в результате чего Франция капитулировала через месяц, а Британия тряслась от ужаса, ожидая высадки немецких десантов. Под прикрытием этого конфликта Германия вероломно, без объявления войны и предъявления претензий, произвела внезапное нападение полностью отмобилизованной армией на всем протяжении границы – от Балтики до Черного моря. Порт-Артурскую побудку помните? Представьте себе то же самое, но умноженное в миллион раз. И германский план «Барбаросса»: за полтора месяца захватить всю территорию России до Москвы и Петербурга, а за три – дойти до Урала. Возомнив себя расой господ, белокурые бестии перли по нашей земле как саранча, потому что каждому их солдату после войны были обещаны на русских землях обширные поместья с послушными рабами. Верховный обратился к народу со словами «Братья и сестры», мальчишки встали к станкам, потому что их отцы и старшие братья ушли на фронт. Армия мирного времени легла костьми, но затормозила германский натиск, так что Россия успела провести мобилизацию, так что враг смог подойти к Москве не в середине августа, а к концу октября. Та зима была самой лютой за сто лет, морозы в минус сорок по Цельсию сделались обычным явлением, а германцы не заготовили ни зимнего обмундирования, пригодного для таких адских условий, ни подходящей смазки для оружия. Первое контрнаступление в разгар зимы и непобедимые до того германские дивизии бежали, спасая свои серые шкуры. Потом следующим летом они снова показали нам, что умеют воевать, прорвавшись на южном направлении. Дело дошло до упорной, как во времена Батыева нашествия, обороны Царицына. К зиме германец почти прорвался к Волге, но началось решающее контрнаступление, лязгнули стальные клещи, и трехсоттысячная группировка осталась вымерзать в котле. С учетом прочих потерь это настолько ослабило врага, что дальше он мог только обреченно дергаться. Очередное эпичное летнее наступление на следующий год под Курском закончилось провалом, фронт дрогнул и покатился на запад, чтобы еще через два года прийти к Берлину и Вене. Знамя Победы над Рейхстагом и полстраны в руинах, двадцать семь миллионов погибших, среди которых только девять миллионов – боевые потери, а остальное – это штатские, убитые озверевшими германскими людоедами, которым было велено позабыть о том, что такое совесть. Здесь, у вас, я всего лишь решаю заковыристую шахматную задачу, как бы выйти из создавшегося неприятного положения с минимальными потерями. Но следующий бой у меня будет именно там, где мне придется бить врага, не соразмеряя сил. Теперь вы понимаете, что здесь мои гвардейцы-бородинцы проходят обкатку на более-менее современной мне войне, а там они снова грудью встанут перед вражеским нашествием.

– И что, у нас тут тоже такое будет? – озабоченно спросил Горбатовский.

– Такое вряд ли, – ответил я. – Ведь Господь прислал меня к вам не только для того, чтобы помочь выиграть эту войну, а скорее с целью предотвратить возможное одичание германской нации и превращение ее в свору людоедов. Не стоит забывать тот факт, что немцы – единственные из европейцев, способные массово поселяться среди русского народа и врастать в его плоть и кровь. Так что ничего подобного тут не будет. Это я вам обещаю!

После моих слов громыхнул короткий гром; генерал Горбатовский, размашисто перекрестился, прочитал «Отче Наш» и сказал:

– Ну что же, Сергей Сергеевич… Помолясь, начнем осуществлять ваш план, ведь если Господь за нас, то более ничего не может быть страшно.

Светает, воздух тих и почти безветрен, с ближайших озер наполз туман, в котором ничего не видать на расстоянии пары саженей, а потому часовые, крепко сжимая винтовки, вслушиваются в звуки не столь далекого леса, но не слышат ничего, кроме щебета ранних птах и стрекотания насекомых. Но вот где-то вдали послышался тихий-тихий свист, постепенно он становился все громче и громче – и вот, наконец, нечто неживое, массивное и угловатое на небольшой скорости тенью проскользило над головами изумленных русских солдат.

– Свят-свят-свят, нечистая сила! – бормотали деревенские парни, накладывая на себя крестные знамения, при этом смущены оказались даже немногочисленные вольноперы[31] из студентов или вчерашних гимназистов, добровольно записавшиеся в армию при объявлении мобилизации.

И сразу начались споры о том, что это было, потому что ни за аэроплан, ни за