– Куда мы едем, товарищ полковник? – снова спросил Синица. – Город скоро кончится.

– Вот и хорошо, – сказал Скрябин и увеличил скорость, да так, что Синицу ощутимо прижало к спинке сиденья. – Едем мы, Синица, ко мне на дачу. Ты ведь у меня на даче еще не бывал? Хорошая дача, тебе понравится... Тебя там один человек ждет. Очень ему хочется послушать твой доклад. Только ты уж, братец, будь добр, перед ним не мямли, не любит он этого.

– Кто, Чумаков?

Скрябин хмыкнул.

– А ты востер, приятель. Все прямо на лету схватываешь. Так, говоришь, ниточку нащупал? Ай, Синица, нехорошо! Врать вообще нехорошо, а уж врать начальству – это вообще последнее дело.

– Так я же в отпуске, – сказал Синица.

– Угу, в бессрочном... Ниточку он нащупал, артист погорелого театра... – Продолжая левой рукой крутить баранку, Скрябин взял из зажима на передней панели мобильный телефон и набрал какой-то номер. – Что там у вас? – резко спросил он. – Что? Говори громче, тут плохо слышно. Старуха что? Вышла? Куда? В какую еще редакцию? Ага, понял... А он? Не выходил? Уверены? Тогда с богом. Да, как договорились. Как закончите, непременно доложи. Сразу же, понял? Ну, ладно тогда, действуй.

Он вернул телефон в зажим и сосредоточился на управлении машиной. С Синицей он больше не разговаривал, да майор и не нуждался в каких-то объяснениях, поскольку все и без них было ясно. Он слишком увлекся работой и даже не подумал о том, что за ним могут следить. А за ним следили, наверное, с самого первого дня; зная Скрябина и все обстоятельства дела, об этом ничего не стоило догадаться, но он почему-то не догадался. "Лох", – подумал Синица, имея в виду себя. Больше он ничего не подумал, потому что думать было поздно – настало время молиться, а он не умел.

Где-то там, на окраине города, в старом, обреченном на снос районе, затянутые в тяжелые бронежилеты, потеющие в черных трикотажных масках люди выходили на исходные позиции, в последний раз проверяли оружие и переговаривались приглушенными голосами. Снайперы выставляли в чердачные окна дальнобойные СВД, расчехляли оптику и замирали в каменной неподвижности, приникнув к прицелам. Синица мимолетно порадовался, что старая еврейка, которая так неумело лгала им с участковым, загородив своим тучным телом вход в квартиру, где прятался москвич, останется в живых: она произвела на майора впечатление человека с принципами, а таких, по убеждению Синицы, следовало всячески оберегать.

Майор смотрел в окно, про себя считая перекрестки, оставшиеся до выезда из города. Там, за городом, Скрябин сделает короткую остановку. Про дачу он наверняка сказал просто так, чтобы усыпить бдительность Синицы. Зачем ему могила посреди огорода, в самом-то деле? Стрелять, наверное, будет Нургалиев, потому что он болван и чемпион по стрельбе. И даже на ходу не выпрыгнешь – двери заблокированы. Вот они, чудеса западного автомобилестроения! Чтоб им пусто было, этим фашистам. Недаром головной завод "БМВ" находится в Мюнхене – любимом городе Гитлера...

Синица вел отсчет перекрестков в обратном направлении: шесть, пять... четыре... На счете "три" что-то произошло – майор даже не сразу понял что. Скрябин вдруг издал испуганный матерный вопль и что было сил ударил по тормозам. Покрышки завизжали, как стая ошпаренных дворняг, Синицу швырнуло вперед и припечатало физиономией к спинке переднего сиденья. Перед глазами у него вспыхнул праздничный фейерверк, а когда звезды и искры погасли, он увидел, что машина стоит на месте и что никто из ее пассажиров, кажется, не пострадал. "К несчастью", – добавил он про себя и попытался вникнуть в ситуацию.

Ситуация, впрочем, была самая что ни на есть тривиальная: какой-то псих на серой "девятке" попытался проскочить перекресток на красный свет. Перекресток был пуст, и это, видимо, ввело водителя "девятки" в заблуждение. Скрябин же летел на запредельной скорости, торопясь поскорее обстряпать дельце, и чудак за рулем серой "Лады" заметил его слишком поздно. А когда заметил, не придумал ничего лучше, как ударить по тормозам и остановить свое корыто посреди перекрестка, прямо на пути у бешено несущегося "БМВ"...

Рефлексы у Скрябина, как выяснилось, были что надо, да и тормоза не подкачали, так что гибельного столкновения удалось избежать. "К несчастью", – снова подумал Синица, потому что у него, единственного из всех четверых, имелся реальный шанс выжить – он-то сидел сзади. Ну, повалялся бы месячишко в больнице, зато был бы жив...

Впрочем, непредвиденное происшествие, хоть и закончилось благополучно, давало Синице шанс. Он мог, в конце концов, крикнуть, позвать на помощь...

– Так, – веско произнес в наступившей тишине полковник Скрябин. – Ну, сукин сын, отморозок, я тебя сейчас научу ездить!

Синица очень хорошо видел "сукина сына" – тот ехал с открытым окном и сейчас находился в точности напротив них. Машины замерли под прямым углом, в каких-нибудь десяти сантиметрах друг от друга, так что до водителя "девятки" было рукой подать. Это был блондин с каким-то ненатуральным цветом волос и рыжеватыми щетинистыми усиками, удивительно не шедшими к его суховатому, жесткому лицу. Синица никак не мог понять, почему это лицо кажется ему таким знакомым. В следующий миг блондин небрежным движением опустил со лба на переносицу темные очки. Синица узнал его за долю секунды до того, как в оконном проеме возник большой черный пистолет, казавшийся непропорционально длинным из-за навинченного на ствол глушителя.

Пистолет выстрелил три раза подряд со звуком, напоминавшим удары резиновым молотком по донышку жестяного ведра. Пулевые отверстия образовали в ветровом стекле неровный треугольник; пули легли кучно, и треугольник получился совсем небольшой. Полковник Скрябин молча повалился на бок, с деревянным стуком ударившись головой об оконное стекло. На стекле остался смазанный кровавый след. Синица с отвращением почувствовал у себя на лбу что-то теплое и жидкое.

Нургалиев, как всегда, среагировал мгновенно. Он схватился за пистолет и рванул на себя дверную ручку. Заблокированная дверь даже не подумала открыться; Нургалиев навел пистолет на ветровое стекло, но там уже появилась новая пробоина, и сразу же еще одна. Так же молча, как и Скрябин, подполковник уронил простреленную голову на переднюю панель.

Синица сидел посреди заднего сиденья и смотрел в дуло девятимиллиметрового "глока" в просвет между спинками передних кресел. Он понимал, что ему следует хотя бы попытаться спрятаться, но не мог пошевелиться. Да и без толку это было: убийце ничего не стоило подойти поближе и пристрелить его, пока он будет корчиться на полу машины, прикрывая руками свою бестолковую голову...

Стрелок тоже смотрел на него поверх пистолетного ствола, поблескивая черными линзами очков, – смотрел, казалось, целую вечность. Потом его губы тронула едва заметная улыбка; стрелок что-то неслышно сказал, обращаясь, разумеется, не к Синице, а к самому себе, и убрал пистолет.

Серая "девятка" резко рванула с места, повернула под прямым углом, едва не задев колесами бордюр на левой стороне дороги, вернулась на свою полосу, газанула и вскоре скрылась из глаз. Синица догадывался, куда она поехала. Перегнувшись через спинку переднего сиденья, он разблокировал двери и вышел из машины, превратившейся в коллективную гробницу. Майор закурил, отметив, что руки у него трясутся почище, чем с похмелья, и лишь потом, спохватившись, снова полез в машину за телефоном Скрябина.